Ассоциация медиапедагогики журналистика и медиаобразование-2010 Сборник трудов IV международной научно-практической конференции Белгород, 22-24 сентября 2010 года Белгород 2010
|
Скачать 7.87 Mb.
|
|
О ПРЕДМЕТНОЙ ОБЛАСТИ СОЦИОЛОГИИ МАССМЕДИА Тришина Татьяна Владимировна Национальный исследовательский университет «БелГУ» В статье поднимается проблема дифференциации предметных областей социологических теорий среднего уровня, изучающих средства массовой информации. Ключевые слова: предмет специальных социологических теорий; социология журналистики; социология СМИ. The article discusses the issue of differentiation of subjects of sociological middle level theories of mass media. Key words: subject of sociological theories, sociology of mass media, sociology of journalism. Каждая специальная социологическая теория не только имеет свой объект и предметную область исследований, но и призвана вырабатывать свой особый подход к изучению социальных процессов, специфических явлений общественной жизни. В каждой из них определяется методологическая база и общая концепция изучаемой сферы, объект и предмет исследования, особый категориальный аппарат, общие и специфические законы функционирования объекта, общая и особенная проблематика, общие и особенные методы, процедуры и техника исследований, перспективы развития изучаемой сферы. СМИ выступают объектом изучения различных социологических теорий среднего уровня: социологии коммуникаций, социологии массовых коммуникаций, социологии СМИ, социологии журналистики, социологии общественного мнения, социологии рекламы и т.д. В той или иной мере они определяют содержание этих научных и учебных дисциплин. Здесь и возникает ряд вопросов. Что же выступает объектом и предметом каждой такой отраслевой социологической теории? Где проходит условная граница? Является ли дифференциация этих отраслевых теорий оправданной? Как они интегрируются? Обращение к истории формирования социологических представлений относительно обозначенного предмета свидетельствует, что, начиная с середины ХХ века наиболее крупные социологи начинают выделять социологические теории среднего уровня, которые помогли бы собрать в систему разрозненные концепции функционирования средств массовой коммуникации. Макс Вебер ввел понятие «социология прессы» в 1910 году, однако появление новых средств массовой коммуникации способствовало расширению предметной сферы данной отраслевой теории. Во второй половине ХХ века происходит более четкое обособление социологии массмедиа как определенной отрасли знания и, соответственно, уточняется ее предмет. В конце 60-х годов английский социолог Д. Макквейл издает труды, в которых фигурирует понятие «социология массовой коммуникации». Он изучает такие проблемы, как взаимосвязь средств массовой информации и современного общества; взаимодействие массового общества, массовой культуры, масс-медиа и массового поведения; роль эмпирических традиций в западной социологии массовой коммуникации. В поле зрения ученого находятся также вопросы функционирования печати как социального института, собственность и контроль над прессой, взаимоотношения между журналистом и предпринимателем, журналистом и обществом, журналистом и читателем, журналистом и источником информации. Он обратился и к изучению аудитории газет, проанализировал телевизионные передачи, подготовленные в ходе избирательной кампании. В это же время в СССР изучение аудитории превратилось в одно из ведущих направлений конкретно-социологических исследований, инструментарий которых постоянно совершенствовался. Изучалась деятельность органов руководства прессой, радио и телевидением. В центре внимания ученых были журналистские кадры, социологический портрет которых приобрел новые черты. Специфичным направлением отечественных конкретно-социологических исследований стало изучение участия масс в работе редакций. Немаловажную роль играло и изучение эффективности средств массовой информации. Таким образом, можно предположить, что предметная область социологии массмедиа определялась идеологическими задачами тогдашнего текущего момента. В настоящее время предметные области различных социологических теорий изучающих СМИ выглядят примерно следующим образом. Предметом социологии коммуникации, по обоюдному мнению В.П. Конецкой и С.В. Бориснёва (Конецкая 1997: 6; Бориснев 2003: 9), выступает социальная коммуникация, а точнее функциональные особенности общения представителей различных социальных групп в процессе их взаимодействия и в результате воздействия на их отношение к социальным ценностям данного общества. Массовую коммуникацию они рассматривают как элемент социальной коммуникации. Выделение социологии массовых коммуникаций в отдельную отраслевую теорию позволило ряду авторов (Федотова 2003; Черных 2008) вслед за Д. Макквейлом рассматривать СМК как социальную подсистему. Функции и роли СМК, закономерности массовых информационных процессов, деятельность социальных институтов, производящих и распространяющих массовую информацию и их сосуществование с другими социальными институтами (властью, бизнесом, политикой и т.д.) и обществом в целом, а также исследование всех звеньев коммуникативного процесса – вот не полный перечень предметной сферы социологии массовых коммуникаций. СМИ здесь рассматриваются как отдельный социальный институт массовой коммуникации. В этой связи Черных А.И. обращает внимание на такие аспекты их функционирования как роль СМИ в формировании повестки дня, специфика дискурса и эффекты воздействия масс-медиа, профессиональная практика современных журналистов. Попытки сфокусироваться на СМИ как предмете изучения приводят социологов к выделению таких отраслевых теорий как социология журналистики и социология СМИ. Корконосенко С.Г. подчеркивает статус социологии журналистики как научной и учебной дисциплины и вводит понятие «социожурналистика», прослеживая взаимосвязь социологии журналистики и теории журналистики. К предметной области данной теории он также относит процессы социального функционирования журналистики и социологическое изучение журналистского процесса (Корконосенко 2004). Некоторые исследователи полагают, что понятия «социология журналистики» и «социология СМИ» тождественны. Так считает Свитич Л., которая отводит социологии журналистики роль изучения СМИ как социального института. Аудитория и рынок СМИ, журналистские тексты, специфика социологического мышления журналистов, использование ими социологического инструментария в профессиональной деятельности также составляют предмет изучения. Ссылаясь на статью А.П. Короченского и приведенную им многозначную трактовку термина «журналистика» (Короченский 2006) отметим, что данное понятие значительно шире понятия «средства массовой информации», под которым мы понимаем совокупность печатных и электронных средств для информирования определенной аудитории. Таким образом, можно предположить, что предметная сфера социологии журналистики значительно шире, чем у социологии СМИ. Социология журналистики в качестве предмета исследования выделяет не только СМИ как социальный институт, но и редакцию как социальную организацию, аудиторию как социальную группу, журналистов как социальную общность и результат их профессиональной деятельности – журналистские тексты. Социология СМИ ограничивается исследованиями механизмов и закономерностей возникновения, развития и функционирования духовного общения посредством прессы, радио и телевидения и социальными последствиями такого функционирования. Таким образом, проводя разграничение между предметными областями специальных социологических теорий, необходимо отметить, что каждая последующая из рассматриваемых отраслевых теорий интегрирует с предметной сферой предыдущей, концентрируя исследовательский интерес на более узких проблемах. В классификации социологического знания выделяют ряд специальных социологических теорий, так или иначе включающих средства массовой информации в сферу своего познания. Так, социология общественного мнения, например, изучает роль СМИ в формировании общественного мнения и возможности СМИ для его выражения. Для социологии рекламы СМИ представляют научный интерес в качестве рекламоносителя и сферы распространения рекламных сообщений, изучаются принципы размещения рекламных сообщений в СМИ с учетом времени и пространства. Заслуживает отдельного изучения такой вид рекламы как редакционное рекламное объявление, который объективно существует в современных изданиях. При всем многообразии отраслевых социологий остается целый ряд проблем, которые не попали в поле зрения ни одной теории. Так, например, Интернет (в том числе издания в сети Интернет) как огромный пласт коммуникативного пространства наименее изученная с социологической точки зрения область коммуникативистики. При этом в данной сфере накоплен обширный эмпирический материал, но нет достаточно полных его теоретических обоснований. Кроме того, такая важная составляющая процесса массовой коммуникации как интерпретация сообщений, передаваемых по каналам СМИ, выносится за рамки рассмотрения. При изучении аудитории она рассматривается исследователями как пассивный участник коммуникации. Не принимается в расчет различные варианты интерпретаций при декодировании сообщений. Литература
Язык политических ценностей в СМИ России: анализ медиадискурсов Президента и Патриарха Нигматуллина Камилла Ренатовна Санкт-Петербургский государственный университет В последние годы на телевизионных экранах количество выступлений первых лиц Русской православной церкви сопоставимо с присутствием в информационном поле первых лиц государства. Все чаще слышны слова о ценностях и идеалах, о том, к чему стремится власть, общество, Церковь, на каких принципах строится та или иная политика1. Понятно, что президент и патриарх говорят об одном и том же: общественном благе, соблюдении прав человека, социальном благополучии, духовно-нравственном развитии, политической стабильности и пр. Однако государственный и церковный дискурсы предполагают наличие разных оснований-детерминант артикулируемых идеалов и, конечно, языковых различий. В результате одни и те же понятия могут наполняться различными смыслами, говорить о разных идеалах. Риторика Церкви и государства в последние годы соприкасается на различных уровнях – в социальной сфере, во внешней политике, в вопросах государственной безопасности и т.д. Отношения между двумя институтами в России менялись кардинально в различные эпохи, на данный момент они представляют собой более или менее эффективное сотрудничество, основанное, как заявляется, на принципах светского государства и исторической преемственности. Если в конце прошлого века РПЦ практически не присутствовала в светских массмедиа, а свои внутренние проблемы обсуждала исключительно кулуарно, то сейчас государство и Церковь присутствуют в федеральных и региональных СМИ и формируют «повестку дня», в ряде случаев – совместно. Рассмотрим присутствие концептов идеального в риторике Дмитрия Медведева. При этом под политическим идеалом будем подразумевать совершенный образец устройства государства и общества, выраженный в политическом дискурсе. Уже два года аналитики обсуждают четыре принципа успешного будущего России с точки зрения Дмитрия Медведева: институты, инфраструктура, инновации, инвестиции. Чаще всего упоминаются «инновации» как условие перестройки не только экономики страны, но и общества в целом. Согласно простейшему определению, инновация – «это коммерциализированное новшество, обладающее высокой эффективностью» (Инновация. Словарная статья). Однако и президент, и журналисты расширяют понятие инновации до любого новшества и модернизации вообще. Владимир Малявин в «Русском журнале» возводит идею инновации в ранг философской концепции: «Исторически запрос на непрерывную инновацию – черта постмодерна, который в некоторых отношениях резко противостоит модерну и модернизации. Модерн исповедует самотождественность и бесконечное самовозрастание, его идеал – человекобожие, бесчеловечно-воинствующий гуманизм… Инновация стала подлинной душой современной технократической цивилизации» (Малявин). Рассуждения Малявина расходятся с известным определением Умберто Эко, который тягу к инновации приписывает эпохе модерна, а постмодерну – повторение (Эко). Приемы повторения, многократного копирования одной и той же информации в первую очередь присущи современным средствам массовой информации, причем возможность этого повторения увеличивается с развитием инновационных технологий. «Традиция» – главный концепт церковного дискурса – лингвистически противостоит «инновации». В этом смысле традиция не тождественна повторению, это (с латыни) «то, что передается» и равнозначно Преданию. В духовной традиции лежит основание правовой культуры общества, а не наоборот, как это принято в светском мире. Поэтому, например, патриарх говорит: «Европа сохраняет себя как некая духовная и культурная сила в современном мире не только потому, что за последние два столетия она усвоила секулярный гуманизм, но во многом потому, что здесь продолжает жить многовековая христианская традиция» (Митрополит Кирилл 2008:73). Этот вывод о фундаментальном значении традиций перекликается также с философией Г. Йонаса и теологией папы Бенедикта XVI. Патриарх также строго различает модерн (Новое время) и постмодерн (эпоху глобализации и постиндустриального общества) как эпохи в истории человечества, которые сами по себе не плохи, но мировоззрения – «модернизма» и «постмодернизма» – враждебны традиционным ценностям, а значит, несут угрозу существованию общества и человечества. Поэтому «существование либеральных институтов в экономике, политике, социальной жизни и межгосударственных отношениях приемлемо, целесообразно и морально оправданно только в том случае, когда одновременно не насаждается принцип философского либерализма применительно к личности и межчеловеческим отношениям» (Там же). Отрицание светского индивидуализма в пользу общественного блага в этом случае должно быть основано на традициях, прежде всего, морали и религиозного опыта. В своей известной публикации «Россия, вперед!» Дмитрий Медведев допускает, что не все традиции нужно сохранять: «Для меня традиции – это только неоспоримые ценности, которые надо беречь. Это межнациональный и межконфессиональный мир, воинская доблесть, верность долгу, гостеприимство и доброта, свойственные нашему народу. А взяточничество, воровство, умственная и душевная лень, пьянство – пороки, оскорбляющие наши традиции» (Медведев Д.А. Россия, вперёд!). Средства массовой информации, поддерживая этот порыв, часто клеймят социальные язвы общества – алкоголизм, коррупцию, воровство, однако не воспевают альтернативы – уважение к армии, государству, социальный альтруизм. Авторское исследование (экспертный опрос петербургских тележурналистов; 2010 г.) показало, что на первом месте среди проповедуемых журналистами идеалов находится уважение к закону (9,1 баллов из 10 возможных) и свобода слова (8 баллов), в то время как уважение к государству оказалось на предпоследнем месте (7 баллов), опередив только «веру в Высшие силы, стоящие над законом». Закономерно, что в статье президента также отражены представления об идеальном образе будущей политической системы, которая должна «отвечать политической культуре свободных, обеспеченных, критически мыслящих, уверенных в себе людей» (Там же). Такая система означает также консенсус всех политических сил по вопросу прав и свобод граждан. Права и свободы, по версии президента, необходимо защитить «от коррупции, порождающей произвол, несвободу и несправедливость». В то же время светская концепция прав человека была подвергнута системной критике патриарха. В одном из интервью он сказал: «Сегодня, к сожалению, на смену абсолютизации государства, характерной для нового времени, приходит абсолютизация суверенитета отдельной личности и ее прав вне нравственной ответственности. Такая абсолютизация может разрушить основы современной цивилизации и привести ее к гибели»1. Большинство журналистов к такой позиции отнеслось критически, усмотрев в речах «либерального» патриарха «жесткий консерватизм», что, думается, связано с известной неоднозначностью истолкования противоречивости природы консерватизма в дуальной связке «консерватизм церковный и консерватизм светский». Если консерватизм церковный можно объяснить фундаментальностью самой религии, то новый консерватизм, заявленный партией большинства, основан, скорее, на модернизации, чем на сохранении традиций. «Новую» идеологию журналисты назвали новым российским консерватизмом, социальным консерватизмом и др. Исследуя взаимодействие неолиберализма и неоконсерватизма в российской политической действительности, В. Шабельник выдвигает гипотезу о том, что политический дискурс и политическая практика сегодняшней России во многом определяются смешением в массовом сознании противоречивых по своей природе ценностей и норм – транснациональных, национально-государственных и имперских. На смену простому заимствованию приходит своеобразная консервация установок, ценностей и политической культуры населения, а также актуализация проблемы национальных интересов России, что поддерживается политическими силами и интеллектуальными кругами неоконсервативного типа (Шабельник 2006). Подтвердить этот тезис можно комментарием депутата Госдумы В. Копылова: «Для "неоконов" важно сохранение государственности как абсолютной ценности» (Копылов). В этом смысле Церковь также выступает как неоконсерватор, выдвигая в качестве абсолютной ценности свои догмы, но шагая в ногу со временем в вопросах социальных. Как отмечает известный православный публицист А. Рогозянский, направление, которое избрал нынешний патриарх, можно назвать «новым консерватизмом»2. Данное православное течение может быть охарактеризовано следующим образом: «модернизация на основе традиции», что представляет собой тип фундаменталистского мировоззрения, соединяющий традиционные православные формы с современными аргументацией и стилистикой. Цель соединения старого и нового, по словам патриарха Кирилла, чтобы «христианская мотивация присутствовала во всем, что составляет сферу жизненных интересов человека». Выстраивая новую идеологию, Русская православная церковь приняла ряд важных документов, предназначенных для широкого обсуждения не столько во внутрицерковных кругах, сколько в обществе в целом. Это «Основы социальной концепции русской православной церкви» 2000 г. и «Основы учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человека» 2008 г. Примечательно, что у государства не имеется подобных документов, регламентирующих политику в отношении прав и свобод человека в России, не считая Конституции РФ. Если принятие первого документа прошло без достаточного информационного сопровождения со стороны СМИ, то второй по праву заслужил общественную реакцию, и в частности – реакцию журналистов. Модернизировались и способы общения патриарха и президента с аудиторией. Первый возродил древнюю традицию выступлений на стадионах и концертных площадках, второй – пишет передовицы в федеральные газеты и статусы в Твиттере, записывает ролики для видео-блога. Основной категорией, относительно которой существует политический дискурс, является власть. Отношения государства и церкви через призму отношения к власти менялись кардинально. Пройдя путь от главенства церковной власти над государственной (царь – помазанник Божий) до главенства государства над церковью (реформы Петра Первого и создание Правительствующего Синода), от гонений на церковь в ХХ в. до взаимной незаинтересованности в конце этого века, власти государственная и церковная пришли к диалогу. При этом церковь отмежевалась от притязаний на политическую власть, а государство регулирует исключительно имущественные отношения с религиозными структурами. Точка соприкосновения в этом случае – понятие уважения к власти как идеал политической культуры. «Стремление к власти может быть греховным и буквально убийственным для человеческой души, если оно сопровождается непременным стремлением от власти получать личные блага… Точно также и для людей, обладающих политической властью – требование служить другим заключает в себе единственное правильное и Богом определенное понимание власти»1, – сказал патриарх в одном из выступлений в 2009 г.. Понимание такой концепции власти предполагает отнесение, в первую очередь, к ценностям коллективным, а во вторую – к индивидуальным. Впрочем, журналисты такую проповедь восприняли как апологию власти денег. История России показывает, что власть правителя оказывалась сильнее закона, общественного договора. Такую власть церковь оценивает как тяжелое бремя, означающее повышенную ответственность и возможность несоблюдения законов земных, но соблюдения законов Божьих. Исследователь А. Окара полагает, что президенту Медведеву досталось тяжелое политическое наследство – созданная посредством симулякров общественно-политическая реальность, в которой нет движения, нет политики, нет ротации элит, нет конкуренции, в которой нет и быть не может большого мобилизационного проекта. «Это государство-корпорация, в котором смыслы и ценности развития заменены цифрами и экономической рентабельностью» (Окара). В таком государстве-корпорации понятие власти нивелируется в аксиологическом смысле. Будучи кандидатом на пост президента, Дмитрий Медведев заявил: «Россия всегда строилась вокруг жесткой исполнительной вертикали. Эти земли собирались веками, и по-другому ими управлять нельзя»1. По сути символ власти заменился символом вертикали, когда власть крепнет по восходящей от периферии к центру. «Власть – это не что-то, раз и навсегда данное, это не священное писание, а продукт человеческой деятельности», подчеркивал кандидат в президенты2. Продукт человеческой деятельности – это как раз законы, нормативные акты, которые в своих идеальных представлениях о гражданском обществе хотел бы видеть президент. Концепты «традиция», «инновация», «консерватизм», «власть» представляют далеко не полный перечень общих понятий в дискурсе государства и церкви. Это иллюстрация того, что в обсуждении политического идеала российского общества участвуют совершенно разные стороны, говорящие на разных политических языках. В одних случаях важные политические категории остаются лишь символами, в других – разговор идет о значимых политических ценностях, понимание и обсуждение которых просто необходимо для развития гражданского ли общества, демократического, иного другого, представляющегося идеальным. Таким образом, государство и Церковь часто ведут близкородственный идеологический разговор о будущем российского общества, основываясь на различных понятиях общественного блага и развития. Язык государственной власти носит явный политический характер, в то время как язык церковный ближе к социальному. Государство и Церковь по-разному оценивают наследие прошлого и особенности исторических эпох, но сходятся во мнении, что необходимо развивать лучшее из прошлого. Журналисты, интерпретируя общественно-государственные идеалы, больше нацелены на критику настоящего, чем на прогноз, основанный на методе отнесения к ценности. Анализ церковных выступлений пока вызывает множество сложностей у светских журналистов, не владеющих религиозной проблематикой. Представляется необходимым углубление исследования церковно-государственного диалога, а также его аксиологической направленности в целом. Анализ смыслов политических текстов, связанных с представлениями об идеальном будущем и общественном благе, невозможен без философского знания о ценностях и идеалах. Литература
ЗРЕЛИЩНЫЕ ОСОБЕННОСТИ АУДИОВИЗУАЛЬНОЙ КОММУНИКАЦИИ Саенкова Людмила Петровна Белорусский государственный университет, Минск Рассматриваются технические и эстетические особенности киноэкрана как первоэлемента экранной культуры. Обращается внимание на возможности новых дигитальных технологий, изменивших не только экран, но и способ потребления. Анализируется разные формы пребывания зрителя в контексте экранной культуры. Ключевые слова: экранная культура, массмедиа, технологическая сфера, дигитальное потребление. Technical and esthetical features of the screen as a first element of screen culture are being investigated.The author’s attention is paid to the possibilities of the new digital technologies which changed screen and forms of consumption. Different forms participant of spectators during screen culture are analyzed. Key words: screen culture, mass media, technological sphere, digital consumption. Экранная культура является детищем индустриально развитого и технически оснащенного общества. Именно такие условия были созданы в конце XIX века для появления «первоэлемента» экранной культуры – кино. Чаще всего исследователи обращают внимание на то, что экран является прежде всего технической основой кино и других экранных артефактов. «Экран (франц. «еkran» – ширма) – это устройство с поверхностью, поглощающей, преобразующей или отражающей излучение различных видов энергии. Экран применяется как для защиты от излучения, так и для использования энергии излучения, а так же для получения изображения. Именно последняя функция экрана – использование его для получения изображения – и является техническим базисом экранной культуры. Таким образом, сам экран имеет чисто техническое значение, он является одной из частей многих технических систем, позволяет отображать зрительные образы, воспринимаемые человеком» (Негодаев 2010). Однако с самых первых кинокадров экран становится метафорой замещенной реальности. Суть киноизображения заключалась в поисках особой выразительности по запечатлению сначала просто движущейся, а потом звучащей и многоцветовой реальности. Движение, собственно кинетика стали знаком, эстетическим кодом экранного пространства. Художественные поиски все новых и новых форм для выражения движения – физического, психологического – приводили к кинооткрытиям: киномодерн, киноавангард, киноэкспрессионизм, киносюрреализм, киноимпрессионизм, неореализм. Именно движение стало самым привлекательным «манком» для зрителя. Понятие «движение» весьма объемно. Это не только физическое перемещение, но и правда ситуации, характеров, деталей, времени. Лучше всего об этом сказал Маршалл Маклюэн, вспоминая съёмки фильма на историческую тему: « Особенность кино связана с характерными только для него попытками скрупулезной точности в воспроизведении реальности… При съемках фильма «Убийство в Соборе» оказалось недостаточным иметь костюмы соответствующей эпохи. Сама по себе природа кинокамеры столь тиранически требует точности и причем такой высокой, что ткань для костюмов пришлось ткать тем способом, который был в ходу в XII столетии» (Маклюэн 1996: 67). В течение XX века экран эволюционировал от репрезентации движения до создания внутриэкранных эффектов. По сути, вектор развития экранной культуры, начиная со второй половины предыдущего столетия, устремился от cinema к screenema. Последнее означает создание качественно нового экрана. Появление новых экранных возможностей было подытожено в 1995 году, когда в Америке была создана Академия дигитального Голливуда. Эта новая американская академия объединила в своих рядах представителей киноискусства, искусства развлечений, телеканалов, специалистов компьютерных технологий и компьютерного бизнеса, телефонных компаний, производителей бытовой электроники, издателей музыкальных дисков, независимых медиа-художников и др. Главная награда, которую вручает новая киноакадемия, – «Дигитальный Голливуд». В регламенте этого приза указывается: «Наград будет удостаиваться индустрия развлечений в ее сближениями с дигитальными технологиями. Награда будет вручаться за творческие заслуги, проявленные в кино, телевидении, видео и нарождающихся интерактивных технологиях». По сути, именно в это последнее десятилетие XX века обозначилась новая территория screenema – кино плюс компьютер. Причем уже тогда речь шла не о положении компьютера на территории кино, а наоборот – о положении кино на компьютерных социокультурных территориях. Если в конце 70-х – начале 80-х годов кинематографисты с недоверием относились к возможностям проникновения компьютера в кино, то в середине 80-х компьютеры постепенно проникают в сферу создания игровых, анимационных фильмов. В 90-х ситуация изменилась. Зрелищные возможности компьютерных технологий наиболее органично проявились в недрах киноэкранного производства. Произошло историческое для развития экранной культуры (может, не только экранной) событие – воссоединение двух родственных сфер: экранной техники и экранной технологии. Понятие «дигитальный экран» применимо к огромной территории визуальных и аудиовизуальных цифровых продуктов массового потребления. Сегодня кинематографисты, «седлающие» компьютеры, претендуют не только на новую для себя технологическую базу, но и на всю территорию компьютерного присутствия в жизни человека. И поскольку компьютеры сегодня завоевывают практически все свободное время современного человека, то можно предположить, что новый (дигитальный) экран по своей социокультурной значимости начинает приближаться к письменности. Это может означать, что экран полностью меняет форму доставки информации: на смену эпохи письменности приходит эпоха дигитальной экранности. Таким образом, развитие электроники во второй половине XX века способствовало появлению своеобразной культуры, основанной на электронных технологиях и обладающей специфичным содержанием, дизайном и социальными функциями. Это, прежде всего, касается информатики, массмедиа, некоторых областей культуры, где электронное обеспечение производства, техническое тиражирование и массовое распространение продукции стали играть решающую роль. Сегодня специфика экранной культуры выражается главным образом в ее привязанности к процессам циркулирования информации, социальной коммуникации, информационному воздействию на массовую аудиторию, бурному развитию мира виртуальной реальности, обретшей высокое качество исполнения. Становление экранной культуры начиналось с создания нового вида искусства, т.е. изначально эстетические, собственно содержательные параметры экрана находились в пространстве искусства. Однако в течение всего XX века, по мере технического развития, экран постепенно переходил из сферы искусства в сферу потребления. Пользуясь точкой зрения Н.Бердяева, изложенной в работах «О культуре», «Воля к жизни и воля к культуре», можно сказать, что экранная эволюция начиналась в сфере культуры, а продолжается уже в фазе цивилизации. Это означает, что экранные виды зрелища более всего продуцируют формы, предназначенные для массового потребления. Любая информация, предлагаемая экраном, изначально несет печать продаваемого и окупаемого товара. Искусство, собственно культура на территории экрана уступили место тем зрелищным формам, которые более всего основываются на товарно-денежных отношениях. Подтверждением может служить обилие сериалов, заполнивших телеэкран, не имеющих отношения к понятию «многосерийный телевизионный фильм». О метаморфозах искусства, находящегося под влиянием техники, заметил Й. Хейзинга: «Искусство чувствительнее, чем наука, к воздействию пагубных факторов современного производственного процесса. Механизация, реклама, погоня за эффектом имеют для него большее влияние, потому что оно непосредственно работает на рынок, работает с техническими средствами» (Хейзинга 2004: 321). Активно развивающаяся технологическая сфера экранной культуры вводит её в иррациональное пространство, постепенно поднимая на все больший уровень степень виртуальности. Доведенная до максимальной зрелищности, новая дигитальность и осуществляет цивилизационный прорыв – «волю к жизни», понимаемую как жажду получения все новых ощущений и удовольствий. «Главная опасность иррационализации культуры прежде всего заключается в том, что эта новая иррационализация идет рука об руку и сопрягается с высочайшим расцветом технической возможности овладения природой и с небывалым обострением потребности в земном благополучии и земных благах. При этом поначалу не имеет значения, выражается ли эта потребность в формах меркантильно-индивидуалистических, социально-коллективистских либо национально-политических. Ибо во всех случаях культ жизни – результат полной иррационализации – независимо от того, на какие социальные принципы он ссылается, может лишь усилить бесчеловечные и эгоистические тенденции этой жажды обладать и повелевать» (Хейзинга 2004: 491-492). Учитывая степень «эгоистичности» экрана, выражающуюся в нарушении нравственных норм и этических правил, может быть, есть смысл говорить о некой новой мегамашине, о которой в свое время говорил Льюис Мамфорд (Мамфорд 2001). В этом случае визуальным символом такой мегамашины может быть «Пандемонимум» известного швейцарского дизайнера Жана Тэнгли, суть которого заключается в постоянном движении всех согласованных и взаимосвязанных элементов, общая целостность которых абсолютно безрезультатна. Новые электронные технологии изменили ситуацию потребления. В массовом масштабе был введен новый тип потребления экранных продуктов, который можно условно назвать дигитальным потреблением. Так можно назвать тот тип потребления, который требует уже не просто внимания зрителя, а его максимальной психоэмоциональной (а порой и физической) активности. Эффект абсолютного доверия к экрану и синдром «вхождения в экран» появился еще на просмотрах фильмов братьев Люмьер. Достаточно вспомнить реакцию первых зрителей на прибытие поезда, морские штормы, скачки лошадей. Речь шла о массовых формах восприятии произведений (или продукции) экранной культуры (традиционная форма такого потребления – просмотр фильма в кинотеатре). В течение всего XX века экран развивался по пути наращивания зрелищности: монтаж (аттракционов, параллельный), спецэффекты, существование на экране живых актеров и мультперсонажей и т.д. Постепенно традиционный кинопросмотр стал трансформироваться в театрализованное представление с суперэкранами, плавающим по объему звуком. Экран как будто стал отдавать долг театру, на котором он паразитировал еще в конце XIX века. Постепенно менялась и форма потребления экранного зрелища. Усилилась степень индивидуализации. Однако эта степень в разные годы была на разном уровне. Первый шаг в сторону сначала индивидуальных и индивидуально-массовых просмотров сделал видеоэкран. Затем появились компьютерные игры, созданные в стиле виртуальной реальности, когда человек в одиночку погружался в фантомный мир окружающей его виртуальной реальности. Однако вскоре в этих «виртуальных театрах» появился элемент спортивного состязания. В том смысле, что один из самых захватывающих моментов состоит не только в том, чтобы блуждать в качестве участника по запутанным лабиринтам виртуального мира, а в том, чтобы наблюдать со стороны, как кто-то другой старается пройти сквозь препоны фантомной реальности. Смысл максимального доверия к экранной игре состоял в том, чтобы быть настоящим зрителем зрелища, которое одновременно развертывается в дигитально созданной среде и в реальной среде реального зрителя. Так возникла концепция виртуального спорта с двумя категориями вовлеченных в него людей – участниками и зрителями. Этот дигитальный вид «спорта» и является основной формой массового потребления интерактивных аудиовизуальных произведений. Формы массового потребления экранных продуктов таковы: от кинозрителя через участников компьютерных игр к нерасторжимому конгломерату участников, погруженных в интерактивный экран в окружении «вживую» присутствующих зрителей. Развитие экранных технологий обнаруживает и такую тенденцию: дистанция между пространством экрана и зрителем (потребителем) уменьшается. Новый уровень дигитальных возможностей вызывает предельно массовый интерес, однако степень получения удовольствия от роли игрока в игре прямо пропорциональна степени отчуждения зрителей друг от друга в просмотровом зале. Достаточно вспомнить зрелищные нюансы премьерного показа фильма Джеймса Кэмерона «Аватар» в формате 3D или сенсорные ощущения пятиминутных клипов в формате 5D. Несмотря на высокую степень абсолютности в создании виртуального пространства и максимальный эффект вымышленности всего происходящего, степень доверия и «вхождения» в экран тоже становится максимальной. Обнаруживается парадокс: степень массового «доступа» и массового доверия экрану увеличивает степень индивидуального, уединенного общения с экраном. Таким образом, на одной стороне этого коммуникативного пространства наблюдается процесс, который можно было бы назвать «массовизация культуры», а на другом – «культурная индивидуализация». Степень такой индивидуализации будет возрастать. Точно так же будет увеличиваться и степень активности в игре, как, впрочем, и степень индивидуальной свободы. В конце 90-х годов прошлого столетия сотрудники известной media-lab Массачусетского института технологий изобрели новое дигитальное зрелище, основой которого является не только экран, компьютерные технологии, но и голография. Зритель будет являться полноправным реально-виртуальным участником экранного «зазеркалья», активно вмешиваясь в происходящее, меняя действие, сюжет по своему усмотрению. Очевидно, что такая ситуация поставит много проблем этического и психологического характера. Подкрепится ли максимальная свобода действий столь же максимальной ответственностью? И добавят ли новые формы экранной культуры собственно культуры в диалог между зрителем (потребителем, участником, игроком) и экраном? Вопросы пока остаются без ответов. Литература 1. Негодаев И.А. Информатизация культуры // http: polbu.ru / negodaev_informculture. Режим доступа: 15.02.10. 2. Маклюэн Маршал. Кино. Мир киноленты // Киноведческие записки. – 1996 – № 31. 3. Хейзинга Йохан. Homo ludens. В тени завтрашнего дня. – М., 2004. 4. Мамфорд Льюис. Миф машины. – М., 2001. КОММУНИКАТИВНЫЕ ОСОБЕННОСТИ СОВРЕМЕННОЙ ДОКУМЕНТАЛИСТИКИ (НА ПРИМЕРЕ ПРОЕКТОВ, ПОСВЯЩЕННЫХ ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЕ КРЫМА) Голодникова Юлия Александровна Таврический национальный университет им. В.И. Вернадского В статье рассматриваются коммуникативные характеристики телевизионных документальных проектов, посвященных Крыму. Выделены четыре группы фильмов и проанализированы принципы репрезентации реальности в каждой из них. Ключевые слова: документалистика, история, телевидение, журналистика, коммуникативный потенциал, визуальная социология. The article considers communicative characteristics of documentary projects devoted to Crimea. The author points out four groups of films and analyzes the principles of reality representation in each of them. Key words: documentary films study, history, television, journalism, communicative potential, visual sociology. Актуальность темы: Документалистика, пожалуй, наиболее естественная форма существования телевидения, поскольку именно документальное освещение реальности является подтверждением той подлинности, на которую всегда претендует телевидение. Но это не означает, что востребованность документального кино ограничивается рамками экрана: скорее, рамками информационной политики страны. Более того, развитие интернет-коммуникаций способствует тому, чтобы возможности документалистики стали открыты всем, кто имеет свободный доступ к сети. YouTube, Twitter и торренты всегда дают возможность познакомиться с новинками экрана и любительскими съемками, обменяться информацией, расширить эрудицию при просмотре различных теле- и киноработ. Документалистика начинает отходить от шаблонов советского прошлого, ищет и находит новые приемы показа исторических документов, событий прошлого и людей, живущих в различные времена. Она не боится встречи с авторским кино и готова стать его частью (вспомним «Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на родину»). Перечисленные факторы указывают на необходимость разработки нового научного инструментария для «жизнеописания» современной документалистики. Постановка проблемы: При подходе к анализу заявленной темы возникает несколько дискуссионных направлений. Первое связано с теоретико-методологическими подходами ученых к историческому знанию в соотнесении с характером его кинематографического изображения. «Как «пионеры» из сообщества историков и социологов, спровоцировавшие возникновение этого дискурса «история/кино» – Марк Ферро, Роберт Розенстоун, Пьер Сорлен, – так и десятки их коллег с обеих сторон невидимой, но прочной «баррикады» продолжают дискутировать о специфике фильма как историко-культурного текста, о проблеме соотношения «исторического содержания» и «художественной формы» в аудиовизуальных медиа, о возможностях новации и достоинствах традиции в самом способе думать об истории с помощью кино», – пишет Н. Самутина в работе «История страны/история кино» (Самутина 2004). Второе направление отражает затянувшуюся полемику, начатую на страницах журнала «Искусство кино» еще в 90-е годы: речь идет о понимании «документальности» как критерия «правды», необходимой обществу, об идеологической составляющей документа, факта, исторической хроники. Третье дискуссионное поле включает «документальность» в широкий контекст постмодернистской эстетики и предполагает, что живая реальность сама по себе событийна и достойна внимания наблюдателя, и каждый, кто принимает участие в ее «формировании», создает документальную историю (отсюда одна из причин востребованности жанра реалити-шоу). Документальность – есть необходимая философско-эстетическая основа коммуникативных проектов contemporary art, авторы которых стремятся к созданию интерактивных общественных посланий (например, проект украинской группы Р.Э.П. «Патриотизм»). И наконец, «документальная реальность» как продолжение концепции «кино-глаза» Дзиги Вертова предполагает бесконечные дискуссии на тему «документальность/художественность» в кино. Мы оставляем за рамками данного описания проблемы, связанные с производством и распространением кинодокументалистики в России и Украине. Эта статья – фрагмент исследования, направленного на осмысление парадоксов развития социальных коммуникаций. Цель публикации – анализ коммуникативных характеристик документальных проектов, посвященных Крыму. |
Похожие:
 |
Российской федерации фгоу впо «белгородская государственная сельскохозяйственная... Материалы XIV международной научно-производственной конференции 17-20 мая 2010 г. «Проблемы сельскохозяйственного производства на... |
|
В современном информационном пространстве материалы I международной... Язык и межкультурная коммуникация в современном информационном пространстве: Материалы I международной научно-практической конференции... |
|
V международная научно-практическая конференция «Михаило-Архангельские чтения» «Михаило – Архангельские чтения». Сборник материалов международной научно-практической конференции, 18 ноября 2010 г. – Рыбница,... |
|
Том I тюмень Тюмгнгу 2010 Снг [Текст] : материалы Международной научно-практической конференции. Т. I. Тюмень : Тюмгнгу. 2010 256 с |
 |
Российской федерации Актуальные проблемы современной молодежи (социально-психологический аспект). /Материалы студенческой научно-практической конференции... |
|
Орловский государственный технический университет российская ассоциация Р 89 Русская речь в современном вузе: Материалы Шестой международной научно-практической интернет-конференции /Отв ред д п н., проф.... |
|
Научно-практической конференции 15 − 23 сентября 2014 года Санкт-Петербург... Инновационная экономика и промышленная политика региона (экопром-2014) / Под ред д-ра экон наук, проф. А. В. Бабкина: Труды международной... |
|
В курском крае курский государственный университет «Народной консерватории» в Курском крае : Материалы международной научно-практической конференции / Гл ред. М. Л. Космовская. Отв... |
|
Российской цивилизации Сборник материалов III межвузовской научной... А43 материалов III межвузовской научной конференции 26 февраля 2010 г. Саратов: Изд-во «Наука», 2010. с |
|
Молодежь: гуманитарные стратегии преодоления социальных рисков Материалы... Молодежь: гуманитарные стратегии преодоления социальных рисков [Текст] : материалы всероссийской научно-практической конференции... |
|
Непрерывного педагогического образования сборник материалов I v международной... Международной научно-практической конференции (Абакан, 18 ноября 2016 г.) / отв ред. А. Н. Карамчаков. – Абакан: Издательство фгбоу... |
|
Том I культурология. Педагогика алматы астана баку гродно ... Молодежь и наука: реальность и будущее: Материалы III международной научно-практической конференции /Редкол.: В. А. Кузьмищев |
|
Том II филологические и юридические науки алматы астана баку... Молодежь и наука: реальность и будущее: Материалы III международной научно-практической конференции/Редкол.: В. А. Кузьмищев |
|
Проблемы компетентностного подхода в системе общего и профессионального образования Сборник научных статей по материалам международной научно-практической конференции 3 декабря 2008 года |
|
Российской Федерации Государственное образовательное учреждение высшего... Дни науки: Сборник материалов научно-практической конференции преподавателей и студентов. Вып. Ч. / Отв ред.: А. А. Маслак. – Славянск-на-Кубани:... |
|
Российской федерации Молодежь и XXI век [Текст]: материалы II международной молодежной научной конференции (Курск, 7-9 апреля 2010 г.): в 3 ч. Ч. 2 /... |