Заключительный фуршет
17:00
Экскурсия по городу. Посещение выставки отдела этнографии Национального музея Республики Коми: «Жила была пара: традиционная культура коми в обрядах жизненного цикла»
5 октября
Отъезд участников конференции
ГЕНДЕРНАЯ ТЕОРИЯ, ПОЛИТИКА, ПРАКТИКА, ИДЕОЛОГИЯ
Н.Л. Пушкарева*
Что такое «гендер»?
(Характеристика основных концепций)
Прежде всего, откуда взялось само слово. Дословно "gender" переводится c английского как "род" в лингвистическом смысле слова (род имени существительного) и происходит от латинского «genus» («род»). До 1958 г. это лексема “gender” употреблялась в английской лингвистике только в этом смысле и только так использовалась в словарях. Но в 1958 году в университете Калифорнии в Лос-Анжелесе открылся центр по изучению гендерного самоосознания, занимавшийся проблемами транссексуальности. Сотрудник этого центра психоаналитик Роберт Столлер обобщил резульаты своей работы в нескольких книгах, впервые использовав этот лингвистический термин для обозначения понятия "пол в социальном смысле"1. Р. Столлер выступил с предложением ввести термин, обозначающий ‘пол в социальном контексте’ в 1963 году на конгрессе психоаналитиков в Стокгольме. Там он сделал доклад о понятии социополового (или – как он назвал его – гендерного) самоосознания. Его концепция строилась на разделении биологического и культурного: “пол”, считал Р. Столер, относится к биологии (гормоны, гены, нервная система, морфология), а “гендер” – к культуре (психология, социология). Тем самым Р. Столлер дал гуманитариям лингвистический инструмент, позволяющий отделить понятие “пол” в социокультурном смысле слова от того же понятия в биологии (в том числе биологии и физиологии сексуальности)2.
Любопытно, что термин “гендер” был взят на вооружение сторонницами “женских исследований” поначалу не в том (или не совсем в том) его значении, которое предложил мужчина Р. Столлер. Американская феминистка Шерри Ортнер в своей статье “Соотносится ли женское с мужским так же, как природное с культурным”, вышедшей в 1974 году в нашумевшем сборнике "Женщина, культура, общество", собранном и отредактированном М. Розальдо и Л. Ламфер1, а также первые исследования Роды Ангер2, Андриенн Рич, Гейл Рубин (также - начала 1970-х гг.)3 толковали гендер не просто как стратификационную категорию, но именно как "знак позиции субординации" (А. Рич), как усвоение определенного, а для женщины – «приниженного места в сложившейся иерархии социальных ролей» (С. де Бовуар).
Иными словами: гендер поначалу соотносился только со специфически женским опытом. В тех ранних работах философов-феминисток термин “гендер” употребялся в тех случаях, когда речь шла о социальных, культурых, психологических аспектах "женского" в сравнении с "мужским", то есть “при выделении всего того, что формирует черты, нормы, стереотипы, роли, типичные и желаемые для тех, кого общество определяет как женщин4. Исследования, которые именовались “гендерными” и были опубликованы 25-30 лет назад, были практически "женскими исследованиями" и велись они женщинами-учеными, открыто заявляющими о своих феминистских пристрастиях5. Для того, чтобы термин обрел свое нынешнее содержание, лег в основу целостной концепции, феминистские воззрения должны были обогатиться рядом новейших теоретических концепций. При этом, несмотря на «общее прошлое» различных гендерных концепций, развиваемых современными западными феминистками, «настоящее» их различно.
Дефиниция «гендер» понимается разными феминистскими философами и культурологами по-разному6.
Историк Джан Скотт призвала видеть в гендере «исторически первую форму фиксации властных отношений», образующих некую «сеть властных отношений»1. Она впервые обратила внимание на то, что значение понятий «мужественности» и «женственности» сконструировано с помощью языка, и призвала обратить особое внимание на процессы конструирования властных отношений через язык. Ее концепция не случайно совпала с эпистемологическим поворотом на Западе – периодом «сращивания» истории и литературы, смены конструктивистских идей идеями «прозрачности фактов» и множественности толкований, что было характерно уже для постконструктивизма и постмодернизма.
Несколько слов о термине «эпистемологический поворот». Сама дефиниция ‘эпистемология’ стала необычайно популярна в научном словаре вначале во Франции, а затем и во всей Европе благодаря французскому культурологу Мишелю Фуко и его книге “Слова и вещи”. Именно в этой книге он проблематизировал “археологию знания”, занимался раскапыванием неотраженных сознанием предпосылок рождения наших знаний от средневековья до современности. Для описания истории развития знания М.Фуко и ввел термин “эпистема” (греч. – знание, познание), который в его понимании означает “образец”, “модель” или, точнее, некая “структурированная область познания”. Первая рассмотренная им эпистема – эпистема сходства, которая с его точки зрения, относится к Ренессансу (тогда предметы изучались и описывались по принципу сходства). Эпистема Нового времени – XVII в. – это эпистема, для которой характерны поиски особенностей, когда аналогия уступает место анализу, появляются первые классификации (Линнея и др.). Очередной поворот – начало XIX в. – появление ощущения историчности знаний, каждая из наук уже имеет свою небольшую историю, кроме того, человек становится главным субъктом познания. В известном смысле понятия эпистема близка понятию парадигма2.
Социолог и философ Джудит Лорбер определила гендер как социальный институт, который «производит группу, которая может эксплуатироваться как работники, социальные партнеры, матери, воспитатели на рынке труда и в домашней сфере». С другой стороны, в конкретном контексте гендер выступает у Дж. Лорбер как социально достигаемый статус3. Как социальный институт, гендер у Дж. Лорбер включает в себя и гендерные статусы («социально-признанные нормы, проявляющиеся в поведении, жестах, языке, эмоциях, физическом облике»), и гендерное разделение труда и многое другое: гендерные родственные связи («семейные права и обязанности каждого пола, равно как сексуальные предписания»), гендерный социальный контроль («формальное или неформальное поощрение конформного социального поведения в соответствии со своим полом и стиматизация, изоляция, наказание, медицинское лечение нонконформистского социального поведения, не соответствующего своему полу»), гендерную идеологию («оправдание гендерных статусов»), гендерные репрезентации в символическим языке, искусстве, культуре и др. На уровне индивида и личности Дж. Лорбер говорит о существовании гендерной идентичности («личного восприятия своей половой принадлежности»), гендерных убеждений («принятия или сопротивления господствующей гендерной идеологии»), гендерной презентации себя по определенному типу, гендерного брачного и репродуктивного статуса1.
Вышеупомянутые социологи Г. Гарфинкель, К. Уэст и Д. Циммерман определяли гендер через понятия психологии общения – гендер у них выступал как система межличностного взаимодействия2, посредством которого создается, утверждается и воспроизводится представление о мужском и женском как категориях социального порядка. Согласно представлениям этих социологов, гендер – это достигаемый статус (в отличие от биологического пола, который является физиологической данностью: «гендер – культурный коррелят пола, следствие биологии и научения»3). С точки зрения этих социологов, гендерная константа, конструируемая психологическими, культурными и социальными средствами, формируется у ребенка в раннем детстве и оформляется к пяти годам, после чего индивид либо живет в согласии с ней, либо (что встречается несравненно реже) старается ее изменить.
Ряд американских феминисток склонен видеть в гендере идеологическую систему. Среди них – и Мойра Гетенс, считающая гендер «манифестацией исторически обоснованной, культурно разделяемой фантазии о мужской и женской биологии»4, и антрополог Гейл Рубин с писательницей Андриенн Рич, и социолог Нэнси Чодоров5, а также французский культуролог Моник Виттиг, полагающие, что гендер является особой идеологией, задачей которой является поддержание принудительной гетеросексуальности1 («гендер является социально навязанным разделением полов» – Г. Рубин2).
Поддержание гетеросексуальности в традиционном обществе, с точки зрения Г. Рубин, обязательно: деление традиционного общества на мужчин и женщин служит его экономическим потребностям. В своем знаменитом эссе «Торговля женщинами» Г. Рубин (опира на идеи Леви-Стросса о структурах родства) доказывала, что вся история – не что иное как гомосоциальный контракт, основанный на обмене (купле-продаже) женщин мужчинами и конструирующий два пола как различные, взаимодополнительные (комплементарные), но неравные в этой комплементарности сущности. Семья – по мнению Рубин – есть место власти, охраняющей благосостояние мужчин. Американская публицистка, поэтесса и философ Андриен Рич продолжила концепцию Гейл Рубин, увидев в принудительной гетеросексуальности институт, поддерживающий систему неравенства женщин, а Моник Виттиг назвала женщин «вечно угнетенным классом», «отвратительным и другоценным товаром», который существует лишь для стабилизации и объединения бинарного и оппозиционного. Если женщиной не рождаются, а становятся, – рассуждали перечисленные выше сторонницы радикального феминизма – можно стать «третьим полом», отказавшись от брака и гетеросексуальных отношений, создав (через переходный этап «диктатуры амазонок») «безгендерное общество3». Г. Рубин, М. Виттиг в своем осуждении принудительной гетеросексуальности смыкаются с еще одной феминисткой, философом Джудит Батлер, введшей в гендерную психологию понятие cathexis’а – то есть «удержания» от гомосексуальных влечений, инцеста и других общественно (а по сути – маскулинно!) осуждаемых «перверсий». Отказавшись воссоздавать традиционные брачные структуры, разоблачив принудительную гетеросексуальность, женщина может себя утвердить как субъекта истории, поскольку не отказываясь от отношений, в которых она остается предметом обмена между мужчинами, она вечно будет оставаться объектом эксплуатации, сексуального желания, источником присвоения любых продуктов, включая детей (“Привязывание женщин к детям и мужчинам служит мужской потребности биологического наследования”1).
При всех «перегибах», перечисленные феминистки выступили с рядом вполне здравых идей и предложений. Например, Н. Чодоров («Воспроизводство материнства»2) одной из первых усомнилась в том, что существует материнский «инстинкт», показав, что воспроизводство материнства – это продукт социализации половых ролей, из чего следовало ее требование обеспечить симметричное участие мужчин и женщин в воспитании детей, как домашнем, так и внесемейном.
Культуролог и философ Тереза де Лауретис, категорически отвергнув биологические детерминанты гендера, отметила: «Гендер – это, скорее, составной эффект различных репрезентаций, продукт разных социальных институций – семьи, системы образования, масс-медиа, медицины, права, но также – что менее очевидно – языка, искусства, литературы, кино, научных теорий»3, таким образом, гендер у нее – это технология и результат (эффект) представления (перформанса) определенных идей4, от нормативной половой идентичности до полной ее смены, в том числе через промежуточные стадии (трансгендеры, тансвеститы и проч.). В данном контексте логично вспомнить и И. Гоффмана, который писал о гендере как об «инсценировке социального сценария культурных представлений о мужском и женском естестве»5 а также, между прочим, немало цитируемый Джудит Батлер труд психоаналитика Джоан Ривьер 1929 г. – «Женственность как маскарад»6.
Именно Т. де Лауретис дала название исследованиям всех странностей и аномалий, связанных с гендерной идентичностью – квир-исследования (queer studies). Они в настоящий момент включают в анализ все практики изменения своего тела (то есть не только «исправление» пола на нужный, но и пирсинга, татуировок, нанесения декоративных шрамов – скарификации, боди-билдинга).
Довольно близкое Т. де Лауретис понимание гендера демонстрирует ее соотечественница современница автор «Энциклопедии феминизма» Лиза Татл, которая именует гендер «способом интерпретации биологического, закрепленным писанными и неписанными законами данного общества»1.
Американская феминистка, философ-постмодернист Джудит Батлер увидела в гендере процесс и результат конструирования индивидуальной идентичности, который «постоянно пересекается с расовой, классовой, этнической, сексуальной, региональной формами дискурсивно установленных идентичностей…»2. С ее точки зрения конструирование половой идентичности «невозможно отделить от политических и культурных пересечений, в которых он неизменно производится и подкрепляется»3, гендер – с ее точки зрения – сугубо индивидуальный антрибут, показатель (макер) различия с другими индивидами, показатель подвижный и изменчивый. Поэтому, считает Дж. Батлер, у «пола нет истории», и у женщин нет своей общей истории – у каждого индивида она своя.
Донна Харауей – представительница неофеминизма социалистического толка – полагает, что в современном мире на смену мужчинам и женщинам постепенно приходят «кибернетические организмы», киборги, не имеющие – как легко догадаться – пола. Размышляя о путях преодоления противоречий, возникающих между полами, Д. Харауэй останавливает свое основное внимание на значимости существующих различий между ними и видит как раз в гендере «поле структурированного и структурирующего различия», те «точки пересечения, изгибы в ориентациях и ‘ответственность за эти различия’ в материально-семиотических полях значений»4.
Сара Хардинг – еще одна из признанных теоретиков и методологов американского феминизма5 - как бы подводя итог всем своим предшественницам, подчеркивает, что понятие «гендера» можно рассматривать на трёх уровнях – индивидуальном, структурном и символическом. Причем уровни эти, считает С. Хардинг, могут быть не симметричными (например, женственность может играть заметную и даже ведущую роль в системе символов, в то время как на структурном уровне женщины подчинены мужчинам). Другой способ систематизировать изложенные выше концепции гендера – разделить философов на тех, кто видит в гендере некий мыслительный конструкт [то есть научную дефиницию, определяющую социально-культурные функции пола и позволяющую различать эти функции от функций биологических, от биологического пола, от sex; к тем, кто желает определять «гендер» именно так, будут в этом случае отнесены и те, кто видит в гендере структуру неких символов] и тех, кто видит в гендере конструкт социальный1 [то есть как реально (а не только мыслительно) существующую систему межличностных (или каких-то иных, социальных) взаимодействий].
Не откажу себе в возможности повторить то определение понятия «гендер», которым я пользуюсь в процессе преподавания:
Гендер – это система отношений, которая является основой стратификации общества по признаку пола. Как фундаментальная составляющая социальных связей (одновременно устойчивая и изменчивая) гендер позволяет создавать, подтверждать и воспроизводить представление о «мужском» и «женском», наделять властью одних (как правило, мужчин) и субординировать других (женщин, так называемые сексуальные меньшинства и т.д.).
Мне представляется важным наличие такого определения, которое было бы достаточно широким для «пользователей» и в то же время включающим наличие властной «компоненты» в описываемых социальных взаимосвязях. В присутствии этой «компоненты» – главное отличие гендерной концепции от теории социально-половых ролей и половой дихотомии, на которых веками базировались многие науки, в том числе – до поры до времени – и этнология, и социология, и демография, и многие другие – отказывавшиеся признавать системную и проникающую природу социополового угнетения в различных обществах2 и предпочитавшие говорить о «разумности» и взаимодополнительности социально-половых ролей.
Дефинирование гендера как «системы отношений» позволяет включить в это определение и понятие гендера как социальной конструкции, и понятие его как стратификационной категории, и как культурной метафоры (а именно это триединство в определении гендера предложено российским философом О.А. Ворониной1, близкой – как можно видеть – концепции С. Хардинг). Мне думается также, что оно подчеркивает невозможность установить, что такое «мужчина» и «женщина» во всех смыслах, в любую эпоху. Понятие «мужчины» и «женщины» исторически контекстуально.
Попросту же говоря, гендер – это социокультурные проявления пола2 (совокупность социальных репрезентаций, связанных с полом, культурная маска пола, значения, смыслы, выражения и проявления пола, или же просто: пол в социальном смысле). Понятие «гендера» представляет собой важный инструмент социального анализа и анализа культуры, с другой стороны – это еще один инструмент борьбы с дискриминацией.
Вместе с понятием гендера и перечисленными выше социологическими теориями, сформировавшими гендерную концепцию, в мировое гуманитарное знание были введены и основные связанные с ними понятия.
Гендерная стратификация – процесс, посредством которого половые различия наделяются социальным значением, после чего гендер становится основой социальной стратификации3.
Гендерная роль – социальные ожидания, а также поведение в виде речи, манер, одежды, жестов, сопутствующих репрезентации (представлению) того или иного пола в социуме.
Гендерный контракт – порядок взаимодействия полов друг с другом, включая символические и культурные значения, формальные и неформальные правила и нормы отношений4. Базовый гендерный контракт патриархатной системы – контракт женщины-«домохозяйки» и мужчины-«кормильца», «добытчика» (breadwinner), спонсора жизни. Гедерный контракт постиндустриального и постпатриархатного общества – контракт равных статусов
Гендерная система – совокупность гендерных контрактов; коммуникационные процессы между полами и внутри каждого пола, совокупность социальных институтов, культурных и правовых элементов ментальности, которые выражают отношение всего социума к проблеме пола и отношений полов между собой5. Понятие гендерной системы подразумевает, что есть – по крайней мере – 2 основные сферы, в которых «конструируются» социально-половые различия – сфера работы и сфера сексуальности. Как разделение труда, так и выживание семьи, рода делают оба пола зависимыми друг от друга, они разделены, но связаны – причем связаны асимметрично (в этом взгляды гендерологов отличны от взглядов традиционных этнографов, социологов и т.п.). Впрочем, часть исследователей, не склонных разделять феминистские взгляды, предпочитают говорить о том, что социальные роли в гендерной системе объединены не по принципу неравенства, а по принципу неодинаковости1. Гендерологи, однако, видят в такой позиции «терминологический зонтик»2: «гендер есть обобщенная форма сексуализированного неравенства», отмечают они, «вначале появляется неравенство, и лишь затем оформляется различие»3. И поясняют: в основе гендерной системы можно найти два направления логических рассуждений: первое – дихотомическое (существует два пола, и ‘мужское’ нельзя смешивать ‘женским’), второе – иерархическое (социальная норма – это мужчина, все женское – есть отклонение от нормы, недостаток, нехватка, нетипичное, необщезначимое). С появлением гендерного неравенства гендерная система идеологически обосновывает его через эти два направления логических рассуждений.
Исследования, основанные на гендерной концепции, заставили «потесниться», а в конце-концов и вовсе отойти в тень концепцию «различения полов» (взаиморазличий и взаимодополнения их друг другом), на которой веками основывалась гуманитаристика, так как концепция «различения полов» базировалась на биологических предпосылках. Однако в области дефиниций есть (и сохраняется в гуманитаристике в целом и в исторических науках в частности) одна опасность, связанная как раз с «мирным сосуществованием» полоролевой концепции и концепции гендерной в современной российской науке.
Речь идет об использовании термина «гендер» как социально-демографической категории – и такое использование российский философ О.А. Воронина совершенно справедливо назвала «ложной теорией гендера»4. Речь идет о проведении под видом гендерных исследований традиционных исследований социально-половых ролей, а также статуса женщин и детей. Подобный подход характеризуется – пишет О.А. Воронина – комбинацией идей традиционной социологии, этнологии и психологии, изучавщих пол не одно десятилетие, с идеями, витающими в дискуссиях о современном феминизме и новейших теоретических подходах в гуманитаристике. Авторы подобных работ, как правило, с трудом расстаются (или не расстаются вовсе) с идеей того, что «пол – это биологический факт», и в конечном счете уверены в том, что «природа» мужчин и женщин различна настолько, что их можно разнести по разным социально-половым категориям и даже говорить о двух противоположных «гендерах», которые в настоящем являются данностью.
Повторим еще раз: гендер – это система отношений и взаимодействий, разделяющих общество на властвующих и подчиненных. В этом смысле гендер подобен классу, расе, возрасту. То есть гендер – категория стратификационная, иерархизирующая. Главное отличие методик гендерной экспертизы социальных явлений от обычных исследований пола, которые велись этнографами, социологами, психологами – в задачах, которые они ставят, и в целях, которые они преследуют. Традиционная наука описывала разницу в статусах, ролях и иных аспектах жизни мужчин и женщин и находила обоснования «взаимодополнительности» основных половых ролей. Таким образом традиционная наука служила патриархатной идеологии – идеологии, обосновывавшей превосходство мужчин.
Гендерная экспертиза социальных явлений служит феминистской идеологии как идеологии равенства возможностей и права на выбор модели жизни и поведения для любого индивида, независимо от его половой принадлежности. В отличие от традиционной науки, гендерологи изучают отношения власти и доминирования, утверждаемые через гендерные роли. Они исследуют, каким образом общество выстраивало традиционную патриархатную иерархию власти, какие нормы, ценности, роли оно предписывало исполнять женщинам, а какие – мужчинам, как использовало для этого систему социализации, разделение труда, стереотипные образы и культурные нормы.
В завершение не откажусь от возможности сделать несколько замечаний об использовании дефиниции “гендер” и “гендерный” в русском научном тезаурусе. Стоит напомнить, что в английском языке для обозначения пола – вплоть до конца 50-х гг. и концепции Р. Столлера – существовало только одно слово – “sex” (оно означало и пол, и половые, сексуальные отношения). В русском же языке, в отличие от английского, понятие пол не идентично понятию секс; аналогичная ситуация – и в немецком: слово «Sex» означает именно секс, сексуальные отношения, а лексема «Geschlecht» – пол. Тем не менее, несмотря на существование двух лексем со своими содержательными особенностями, производные от обоих слов употреблялись и у нас, и в Германии как синонины (словосочетание “половые отношения” долго тактовалось именно как “сексуальная связь”, ср. в нашем законодательстве советского времени: «вступление в половые отношения»). Заимствованная лексема секс («область взаимодействия полов, связанная с репродуктивной функцией») и производные от нее (сексуальный, сексуальность) в связи с нерусской этимологией использовалась лишь в специальных научных трудах (как будто кто-то мог не понять слова «сексуальный»!).
С начала 1960-х гг. в советской научной литературе (прежде всего социологической) стал употребляться термин “социополовые отношения”1 (не путать с словосочетанием “социогендерные отношения” – “терминологическим уродцем”, как иронично назвал дефиницию “социогендерный” философ С.А. Ушакин2).
Дефиниция “социополовые отношения” несколько «разгрузила» лексему пол, но не сняла проблемы короткой и емкой лексемы для выражения социальной составляющей отношений между полами. Русский язык, несмотря на все свое богатство, так и не нашел аналога английскому термину «гендер» и оказался вынужден принять это – кажущееся неблагозвучным для русского уха – слово3 в свое семантическое поле. Французские историки и филологи (протестуя против американизации своей культуры) сумели устоять: во французском языке слово «гендер» стараются не употреблять, заменяя его многословными словосочетаниями – «социально-организованные отношения пола», «властные отношения между мужчинами и женщинами», «социальные отношения мужчин и женщин».
В чем общее методологическое (не меньше) значение феминистского подхода, всегда заметного в гендерных исследованиях, в том числе – и исторического прошлого? Можно ли говорить о складывании к началу 70-х гг. новой методологии? Если понимать под методологией «методы, которыми добываются знания об отдельных элементах исследуемой системы»1 – то гендерная концепция не была новой методологией. Именование гендерного подхода в исследованиях прошлого и настоящего «новой методологией» представляется мне неточным.
Но если гендерная концепция – не методология, то что это?
Гендерная концепция, гендерно-чувствительные методики – это сумма приемов исследования, которые существенно расширяют наши возможности изучения вопросов, связанных со стратификацией общества по признаку пола. Гендерная концепция не создала новых приемов анализа, она лишь обобщила те подходы, которые существовали во многих общественно-научных теориях до нее и одновременно с ней, обнаружив такое исследовательское поле, на котором подчас противоречиво, а подчас бесконфликтно сосуществуют такие традиционные антагонисты как «микро»/«макро»; «эктор»/«структура»; «субъективизм»/«холизм» и т.д. По сути дела, создание общего поля, именуемого «гендерные исследования», положило конец той методической распре, которая отравляла жизнь нескольким поколениям создателей общественно-научных теорий. Появление гендерных исследований заставило задуматься над тем, можно ли (и нужно ли!) пытаться оксюморонно соединить несоединимое, представив это ‘несоединимое’ просто как традиции и новации, результаты и перспективы. Новый подход указал на плодотворность использования и других, а точнее – всех имеющихся приемов и способов анализа для получения всеобъемлющего знания.
Значимость гендерной концепции – в том, что она дала новый, интегративный инструмент научного исследования, который оказался релевантен (подходящ) многим общественным наукам и позволил проблематизировать темы, которые ранее считались настолько малозначимыми, что даже не обсуждались на научном уровне.
Рождение гендерной концепции в философии и социологии сходу не повлекло за собой смены общенаучных эпистем. Формирование гендерно-чувствительных методик сопровождало появление куда более заметных социальных теорий. Однако всего за десятилетие роль гендерной концепции, быстро заимствованной из социологии и психологии лингвистикой, историей, литературоведением, культурологией, – сейчас неизмеримо выросла. Без нее практически невозможно представить возникновение и развертывание постмодернистской парадигмы.
|
