Санджиевой Кермен Санджиевны посвящаю
|
Скачать 3.42 Mb.
|
О формах землепользованияИстория землепользования у калмыков недостаточно исследована. Н. Н. Пальмов посвятил пятый том своих «Этюдов по истории приволжских калмыков» земельным делам. В нем рассматриваются взаимоотношения, возникшие в связи с проникновением русских и украинских крестьян в Калмыцкую степь. В этой работе Пальмов отметил, что калмыцкие земли составляли предмет «общественного пользования», а также сообщил об отдельных фактах выделения в частную собственность небольших земельных участков. В «Очерках истории Калмыцкой АССР» обращено внимание только на взаимоотношения калмыцкого и русского населения, возникшие в связи с русской колонизацией Нижнего Поволжья, особенно в XVIII в. Вопрос о формах землепользования не стал предметом специального разбора. Автор книги, опираясь на литературные данные и полевые материалы, ставит своей целью пролить свет на эту малоисследованную проблему. Во всех документах царской администрации подчеркивается, что территория, занимаемая калмыками, отдана им во владение, пользование. В первые десятилетия обитания калмыков на степных просторах Нижней Волги и Предкавказья не произошло особых изменений в формах землепользования. По мнению Н. Н. Пальмова, в связи с освоением низовья Волги калмыками, ногайцы, кочевавшие между Уралом и Волгой, переправились на правый волжский берег и отошли в район нынешней Ногайской степи, в результате «ногайская сторона опустела, а русское население ютилось в немногих тогдашних городах Нижнего Поволжья и вблизи них». В период, который предшествовал времени образования Калмыцкого ханства, вся пастбищная территория находилась во владении отдельных нойонов — владельцев улусов. Это было время, когда у волжских ойратов не было общего руководителя, хана. В дальнейшем, в связи с образованием зависимого от России Калмыцкого ханства, установившаяся в первые десятилетия форма землепользования начала уступать место другой форме — собственности на землю хана, который должен был копировать, по крайней мере первое время, тот общественный строй и ту форму землепользования, какие ему и господствующему классу калмыцкого общества были известны на их прежней родине. Б. Я. Владимирцов утверждает, что у монголов (включая ойратов — У. Э.) в XIV—'XVII вв. существовала частная собственность на землю, кочевья, пастбища и различные угодья, в том числе охотничьи, т. е. вся земля принадлежала «господам и царевичам еще в XIII в. Владелец указывал, кому и где кочевать и пасти скот, а не раздавал кочевья, даже он мог объявить тот или иной район Монголии запретным для других». В Джунгарии утвердилась эта же форма землепользования. Известно, что ойратский хан был номинальным собственником всех земель, находившихся в пользовании не только у ойратов, но и у всех подвластных народов и племен. Он являлся сюзереном, который распоряжался районами кочевья, раздавал их не только сыновьям, подвластным нойонам — владельцам улусов, зайсангам — владельцам аймаков, но и чужеплеменникам. Об этом свидетельствуют следующие исторические факты. «В октябре 1748 г. убийца одного из казахских ханов Абулхаира султан Барак из боязни кровного мщения откочевал к границам Средней Азии и отправил владельцу Джунгарского ханства нарочных с просьбой, чтобы тот принял его (Барака) под свою протекцию и показал бы ему место, где кочевать». Эти соображения подтверждаются данными из истории калмыков. Н. Н. Пальмов отмечал, что «полнота власти над народом сосредоточилась в руках хана: тайши должны были оказывать ему повиновение всегда и во всем». П. Небольсин писал: «Тайша был правителем целого поколения, называющегося «тангачи» и разделявшегося на улусы. Лучшим и обширнейшим улусом тайша заведовал сам непосредственно, а менее обширные раздавал в управление и в кормление сыновьям и братьям». В основе этих отношений лежала узурпация обширной собственности на землю, пастбища и луга феодальной аристократией во главе с ханом, превращение их в свою собственность, а непосредственных производителей (скотоводов) в класс феодально-зависимых — «албату», прикрепление их к определенным кочевьям — пастбищам, превращенным в монопольную собственность хана, а также зависимых от него нойона и зайсанга. В «Монголо-ойратских законах 1640 года» сказано: «Кто в заповедном месте князей будет потреблять диких коз, с того взять десяток с верблюдом во главе». Ниже говорится: «Человек, перешедший от другого владельца, возвращается в место своего (прежнего) жительства с тем (имуществом), с каким пришел». «Аюк-хан беспощадно расправлялся с подвластными, не останавливался перед вооруженным нападением на тех, кто уходил самовольно на Дон или Урал, а также на поселения крещеных калмыков». Вместе с тем калмыцкие ханы всячески оберегали занятые калмыками земли от любых покушений со стороны других народов. Достаточно вспомнить жалобу Убуши-хана, приехавшего в Астрахань 20 сентября 1765 г., губернатору И. А. Бекетову. Н. Н. Пальмов писал, что калмыцкие «земли не относились к казенному земельному фонду, - они составляли по точному смыслу указа от 27 сентября 1800 г. собственность калмыцкого народа в его целом...». «Поэтому-то правительство (царское — У. Э.) относилось к ним раньше не без осторожности, и передачи их в пользование русского крестьянства и киргизов производились... обходным путем». Русский царь объявил себя верховным собственником калмыцких земель на том основании, что он стал преемником калмыцкого хана, титул и ханство которого были ликвидированы в 1771 г. Этим объясняется осторожный подход, о котором говорит Н. Н. Пальмов. Уход в 1771 г. большей части калмыков обратно в Джунгарию имел не только большие политические последствия — ликвидацию Калмыцкого ханства, представлявшего собой государственность калмыков, но и значительные изменения в земельных вопросах. Н. Н. Пальмов писал: «Калмыки лишились защиты своих прав вследствие упразднения национальной власти... Захватчикам открывался простор действия даже в тех ограниченных районах калмыцких кочевий, где теперь группировались остатки прежних больших улусов». На самом деле по распоряжению царской администрации с каждым годом калмыцкие пастбищные территории уменьшались. С 1787 по 1796 гг. было роздано помещикам 145487 десятин удобной и 670014 десятин неудобной калмыцкой земли, на которые было переселено 11 тысяч крепостных и государственных крестьян. В XIX в. усилилась колонизаторская политика царизма и сложились более сложные формы землепользования. Одним из - проявлений колонизаторской политики царского правительства были так называемые оброчные статьи, введенные правилами от 23 февраля 1837 г., где говорится: «Калмыцкому народу принадлежащие земли... дозволяется отдавать в оброчное содержание всем инородцам и прочим людям для скотоводства, хлебопашества и сенокошения... Деньги, поступающие за содержание оброчных калмыцких степей, суть принадлежность улусов и определяются на пособие разоренным несчастными случаями калмыкам покупкою для них рогатого скота». В результате проведения в жизнь правил об оброчных статьях к 1885 г. было изъято из калмыцких пастбищ и сенокосных угодий не менее 705581 десятины земли, что привело к сокращению пастбищных пространств и подрыву кормовой базы калмыцкого скотоводства. Площадь оброчных статей увеличивалась легально и нелегально. Н. Н. Пальмов писал, что «русское крестьянство, в первую очередь кулачество, внедрялось в калмыцкие оброчные статьи, захватывало подходящие для себя участки и устраивалось на них по своему усмотрению». Оброчные статьи приносили значительный доход калмыцкому капиталу. В 1885 г. по этим статьям поступило 24002 руб., в 1907 г. доход с них составил 57124 руб., а в 1913 г. поступило 171175 руб. На какие цели израсходованы эти средства, неизвестно. Только одно ясно: торги на земле калмыцких оброчных статей открывали широкие возможности для злоупотреблений со стороны аймачных и улусных чиновников царской администрации. В селах с русским и украинским населением, возникших на территории Калмыкии, сложилась примерно такая же форма землепользования, какая утвердилась у калмыков Астраханской губернии. Пастбища стравливались сообща, правда, крестьяне обрабатывали одни и те же земельные участки под пашни из года в год, хотя они официально не принадлежали ни одному из земледельцев, косили траву там, где была их пашня. После отмены крепостного права в Калмыкии, согласно съемке 1892 г., калмыки Астраханской губернии занимали 560212703 десятины удобной и 512207921 десятину неудобной земли, всего 1072420624 десятины без земли оброчных статей и без десятиверстной приволжской полосы. Вся эта территория считалась распределенной между восьмью улусами, внутри улусов — между аймаками. Однако точных границ между ними обнаружить не удалось, за исключением Малодербетовского и Манычского улусов, между которыми соблюдались установленные в 1892 г. границы. Эти границы (как между улусами, так и аймаками) проходили по буграм, балкам, отдельным урочищам и курганам, и ими руководствовались при перекочевках. Вся калмыцкая земля в пределах Астраханской губернии юридически находилась в общинном пользовании аймаков и анги. Землей распоряжались аймачные сходы (или сходы анги в Абганеровском аймаке Малодербетовского улуса). Решением общего собрания можно было сдать какую-то ее часть (пастбища, сенокосные угодья и т. д.) во временную аренду. И. А. Житецкий пишет, что хотоны Ивана Бережнова и Чиликова (по-видимому, это крещеные калмыки) Ульдючиновского аймака Манычского улуса, не имея орудий труда и рабочего скота, отдавали землю в аренду русским, располагающим волами и сельскохозяйственным инвентарем. То же самое делали калмыки поселка Червленого Северного аймака Малодербетовского улуса. Они сдавали русским и татарам в аренду участки около пруда под огороды, а сами уходили ежегодно на заработки в колонию Сарепту (теперь южная часть г. Волгограда). Подобные факты встречались в Нойнахинском анги Абганеровского аймака. Члены этой сельской общины решением своего схода сдавали отдельные участки земли русским крестьянам села Киселеве Черноярского уезда на лето, а арендаторы убирали сено на арендованном участке или использовали его под пашню или пастбище. Все приведенные выше факты свидетельствуют о том, что фактически владельцем земли были аймаки и анги (в Абганеровском аймаке). Общинная форма землепользования была характерна для калмыков Астраханской губернии. На рубеже XIX — XX вв. у рядовых калмыков стали возникать начальные формы частной собственности на землю, в основе которой лежало владение пахотной землей. Эта очень незрелая форма «собственности» на пахотную землю имела место в Малодербетовском и Манычском улусах. Распаханные под зерновые культуры огороды, занятые садами земли оставались по существу общинными, но другие калмыки не предъявляли на них каких-либо претензий, пока эти участки продолжали обрабатываться тем или иным калмыком-земледельцем. По-видимому, так было и в других улусах. Например, в Калмыцком Базаре, расположенном выше Астрахани на 8 км одни и те же хозяева продолжали занимать одни и те же участки земли, хотя эти участки за ними не были закреплены и их фактическими хозяевами не куплены. К началу второй половины XIX в. относится возникновение в Калмыкии частной собственности на отдельные земельные участки. Калмыцкие феодалы узурпируют пастбища, сенокосные угодья и плодородные земли. Нойоны вступали в сговор с царской администрацией, в результате чего им удавалось совершать земельные захваты. В 1862 г. владелец Малодербетовского улуса Тундутов получил два земельных участка в северной части этого улуса, один из которых находился в урочищах Аржанец и Лапшино — площадью в 2553 десятины и 100 кв. саженей, а второй участок был расположен в урочище Солянка (более 60 десятин). В 1885 г. калмыки Оргакинского аймака манычской части Малодербетовского улуса отвели нойону Тундутову 500 десятин земли в урочище Бурата, где впоследствии он поставил дом со службами. Кроме того, он имел владение на территории Амта-Бургуста, где расположен в настоящее время районный центр Приозерного района — поселок Советское. Ему же принадлежали пастбища в урочище Зоста (на территории современного совхоза им. А. Ч. Чапчаева), а также в районе пос. Червленое и на речке Тингута. Зайсанг Кирилов получил в собственность в урочище Шара-Далинг (далнг — У. Э.) более 1198 десятин земли. В долине речки Тингута некоему Джаджиеву был отведен земельный участок в размере 10 десятин. По архивным документам и полевым материалам известны факты отведения отдельным калмыкам земельных участков, что мотивировалось их переходом на оседлость. Владельцы Хошеутовского улуса имели крупные земельные участки в виде дач, приобретенных ими для совместного пользования с хошеутовскими калмыками. Но постепенно потомки Тюменей стали рассматривать эти земли как свои собственные. По своему усмотрению они сдавали их русским кулакам в аренду. Эти земельные захваты сокращали пастбища и сенокосные угодья, что приводило к дальнейшему усилению социального расслоения в аймаках и резкому усугублению без того тяжелого положения простых калмыков. На этой почве возникло известное в истории «Шамбайское дело» — крестьянское движение в Хошеутовском улусе, длившееся с 1904 г. вплоть до начала первой мировой войны. Были отдельные случаи приобретения ламаистскими монахами права иметь земельную собственность. Лама Багацохуровского улуса Орчи получил в свое монопольное владение 3100 десятин удобной и 16500 десятин неудобной земли между казачьими станицами Копановской и Ветлянинской, по обоим берегам Волги и р. Ахтубы. После его смерти это владение было передано хурулу в постоянное пользование. Крупным земельным собственником был нойон Болынедербетовского улуса Гахаев. Его земли располагались в районе с. Башанты (ныне г. Городовиковск). В 1905 г. этот владелец арендовал у калмыков своего улуса 40 тыс. десятин земли, обязуясь платить им по 50 коп. за десятину. Эту землю он в свою очередь сдал субарендаторам — русским кулакам по 5 рублей за десятину, нажив, таким образом, 180 тыс. рублей чистой прибыли. О грабительском характере аренды, практиковавшейся князем Гахаевым, говорит жалоба калмыков того же улуса, поданная ими в 1910 г. чиновнику Министерства внутренних дел. В ней изложено следующее: «Умерший нойон Гахаев десятки лет почти даром арендовал громадные пространства, наживая на наших землях сотни тысяч рублей; с его смертью мы думали вздохнуть свободно, но теперь его жена, несмотря на то, что ей одной после мужа осталось 3000 десятин, все-таки нас обирает и не хочет нам платить долгов своего мужа». Таким образом, со второй половины XIX в. владельцы улусов, отдельные зайсанги и состоятельные калмыки начали проявлять заинтересованность в личном владении богатыми пастбищами, покосами и плодородными землями, которые использовались ими под посевы, сады и огороды. Накануне Великой Октябрьской социалистической революции нойоны и зайсанги имели огромные площади земель, передававшихся по наследству и неприкосновенных для других. Если в улусах Астраханской губернии продолжала существовать общинная форма землепользования, то в оседлом Большедербетовском улусе обрабатываемая под пашню земля была распределена между калмыцкими хозяйствами, которые использовали участки по своему усмотрению. Отдельные калмыки могли сдавать свои наделы в аренду. Н. Бурдуков писал, что калмыки, не обеспеченные сельскохозяйственным инвентарем и рабочим скотом, сдавали свои паи за долю урожая крестьянам сел Медвежьего, Красной Поляны, Преградного, Тахты, Сандаты и Яшалты, а также колонистам — немцам. В Калмыкии земля не была предметом купли и продажи. Н. Н. Пальмов утверждает, что «фактов продажи земель в Калмыкии нет». Полученные калмыками Большедербетовского улуса земли не являлись их собственностью, они были даны в постоянное пользование, а пастбища использовались гражданами аймака сообща, сенокосные угодья распределялись по жеребьевке, после уборки травы они поступали в общее стравливание. Донские калмыки-казаки были составной частью казачьих войск России, в распоряжении которых находились большие земельные массивы. Согласно положению, утвержденному царем в 1896 г., для казачьих станиц отводилось по 30 десятин земельных угодий на каждую мужскую душу, начиная с 17-летнего возраста, на правах общинной собственности. В названном выше положении говорилось, что «земли, отведенные станицам, состоят в общинном владении общества каждой станицы. Никакая часть и никакое угодье, в черте станичного юрта заключающиеся, не могут выходить из владения станичного общества в чью-либо личную собственность». В. И. Ленин видел в этой форме землепользования ее крепостническое происхождение. Он писал: «При натуральном хозяйстве общество состояло из массы однородных хозяйственных единиц (патриархальных крестьянских семей, примитивных сельских общин, феодальных поместий), и каждая такая единица производила все виды хозяйственных работ...» Далее он утверждал, что поразительная раздробленность мелких производителей «...была неизбежным следствием патриархального земледелия...», которое обусловило «...старинные формы хозяйства и жизни с их вековой неподвижностью и рутиной...». Следовательно, общинное устройство казачьих станиц тормозило развитие производительных сил, консервировало патриархальные черты калмыцкого казачьего быта, убеждало казаков, что они являются временными владельцами своих наделов. Каждый казак-станичник использовал земельный надел по своему усмотрению. Он мог сдать его в аренду тем, кто нуждался в земле. Таким образом, в процессе развития в Калмыкии капиталистических отношений, в результате последовательного осуществления царизмом колониальной политики возникали довольно разнообразные переходные формы землепользования, от общинной до частной капиталистической собственности. В кочевых скотоводческих улусах вплоть до Октябрьской революции сохранялись общинные формы землепользования. В полуоседлых улусах, хотя общинная форма землепользования была господствующей, сложилась начальная форма частного владения землей, в основе которой лежало неоспаривавшееся, никем не писанное, неприкосновенное право земледельца на сохранение обрабатываемой им земли до тех пор, пока он ее не забросит. В оседлом Большедербетовском улусе утвердилась надельная форма землепользования, в основе которой лежало владение пахотной землей. Для всех калмыцких улусов (кроме казачьих станиц) характерны ежегодные переделы сенокосных угодий по жребию между хозяйствами (особенно эта форма бытовала в западных улусах). В центральной части степи имело место право сильного, т.е. право косить сено, где угодно. Нойоны, богатые зайсанги, скотопромышленники и кулаки, сосредоточившие в своих руках основную массу скота, фактически владели пастбищами, водными источниками, сенокосными угодьями, закрепленными юридически за аймаками и анги. Им была выгодна общинная форма землепользования. |
Похожие:
 |
Внучке Катеньке -педагогу XXI века посвящаю Педагогические технологии на основе личностной ориентации педагогического процесса |
 |
Владимир Мединский о русском пьянстве, лени и жестокости Посвящаю моему отцу, большому любителю исторической литературы, и бабушке, преподавателю истории, коим всецело обязан своим интересом... |
|
В. С. Безрукова Основы духовной культуры Константину Ивановичу, дочери Татьяне, внукам Юрию и Константину, их детям и детям детей их с любовью и смирением посвящаю |
|
Томас Вудс Обвал Перевод посвящается Ларисе Пияшевой Переводчик Посвящаю... Перевод с англ. Эдуарда Шпака. (Предварительная публикация без редактирования и корректуры.) |
|
Библиотека Владимир Мединский о русском пьянстве, лени и жестокости Посвящаю моему отцу, большому любителю исторической литературы, и бабушке, преподавателю истории, коим всецело обязан своим интересом... |
|
Виктор Гюго Труженики моря Посвящаю эту книгу гостеприимным и свободолюбивым скалам, уголку древней земли нормандской, заселенному маленьким и гордым приморским... |
|
А. М. Лопшица и Л. М. Рыбакова посвящаю По договоренности с издательством он поручил мне писать справочник [], взяв на себя обязанности научного редактора. О требовательности... |
|
Бальзак Кузина Бетта Оглавление Кузина Бетта 1 Дону Микеланджело Каэтани, князю Теано Не князю римскому, не наследнику славного рода Каэтани, подарившему нескольких пап христианскому миру, но ученому истолкователю Данте... |
|
Крис Андерсон Длинный хвост. Новая модель ведения бизнеса Посвящаю Анне Помощь в создании этой книги оказывали тысячи людей; это был открытый процесс: сначала появилась популярная статья, а затем работа... |
|
Председателя секции московских спаниелистов в годы ее процветания посвящаю «злым утятником», не мысля себя без результативной утиной охоты, я завел себе в пятидесятых годах первого спаниеля. Он не был удачен.... |