Политические риски
Мы рассмотрели целый ряд теорий, внесших по общему признанию наиболее значительный вклад в понимание (процесс, но не результат – его, как видим, пока нет) того, что может называться информационным обществом, и чем чревато его достижение для человечества. Оценки весьма неоднозначны, но неоднозначны и подходы. Но при всем различии точек зрения, общее, что есть у Шиллера, Хабермаса и Гидденса и многих других – убеждение, что исследованию подлежит информатизация нашего образа жизни и что сам процесс информатизации продолжается, возможно, на всем периоде развития человечества, хотя за последнее время он ускорился. А в ХХ веке с глобализацией и возникновением международных организаций он вообще идет стремительными темпами, захватывая и связывая рыночными отношениями те отношения, которые ранее были строго охраняемыми национальными государствами как особо важные и, говоря современными терминами критическими с точки зрения функционирования этих государств. И в чем сходятся все теоретики, так это в том, что информатизация и формирование информационного общества преобразуют эти государства, формируя новые риски и угрозы.
В силу особой важности для нашего изложения представляется целесообразным привести здесь, а не в соответствующем разделе описание подхода Энтони Гидденса и его последователей к постиндустриальной войне. Построения, изложенные ниже являются естественным следствием приведенных концепций информационного общества. Эти концепции не голливудские сценарии для футуристических фильмов ужасов, и война не следует в них с обязательностью как естественное развитие событий, но лишь как возможное осложнение отношений в социальном обществе. Однако изменение социума изменяет и форму возникающих в нем противоречий, а также средства и методы их разрешения.
По мнению Гидденса, предшествующее поколение стало свидетелем заката индустриального образа ведения войн, на смену которому постепенно, но во все ускоряющемся темпе приходит тот образ, который можно назвать информационным. При этом способе ведения войны информационная составляющая приобретает гораздо больший вес, ее роль становится более ясной, а масштабы использования — более широкими, чем в эпоху индустриального образа ведения войн. Информация пронизывает всю структуру военной машины, идет ли речь об использовании спутников для наблюдения за противников, о компьютерах, которые хранят данные и оценивают любые потребности армии, об «умном» оружии, которое запрограммировано так, что остается только «выстрелить и забыть». Таким образом, информация теперь — это не только забота разведки, собирающей сведения о противнике и его ресурсах, сейчас она заложена в самом оружии и в системах, принимающих решения.
Перечислим несколько отличительных признаков информационного способа ведения войны, сформулированные Мартином Либики30 (Libicki, 1995), не только теоретиком, но и практиком «информационных войн».
Вооруженные силы (преимущественно Соединенных Штатов и НАТО) рассредоточены по всему земному шару, для командования и управления этими ресурсами созданы исключительно сложные и надежные автоматизированные системы. Среди этих систем особую роль играет компьютеризованная система связи, способная передавать информационные потоки, которые нужны сегодня для ведения боевых действий, и осуществлять их защиту (Bracken, 1983). Подобные системы, с одной стороны, обеспечивают военное превосходство, а с другой — представляют наиболее уязвимое место в обороне, так как удар потенциально о противника будет направлен в первую очередь против систем командования и управления.
После устранения угрозы прямого конфликта сверхдержав появилась надежда, что в будущем конфликты примут форму, которую Мануэль Кастелль (Manuel Castells, 1996) назвал мгновенными войнами; он имел в виду, что это будут короткие столкновения (конечно, если речь не идет о гражданских войнах, они по очевидным причинам едва ли будут такими), когда активные боевые действия продолжаются только несколько дней или недель, и в этих войнах Соединенные Штаты (НАТО и/или силы ООН) одерживают быструю победу в силу огромного превосходства в военных ресурсах.
Это значит, что война больше не потребует мобилизации населения (по крайней мере, если речь идет о великих державах, целью которых будет «чистая война», не причиняющая вред их собственному населению). В этих войнах державы будут делать ставку на использование относительно немногочисленных профессиональных солдат, пилотов и вспомогательных сил. Это было бы сдвигом в сторону использования «интеллектуальных бойцов» (Toffler and Toffler, 1993); термин указывает, что основная роль будет принадлежать не вооруженным людям и даже не тем, кто сам нажимает на курок, а тем, кто обслуживает сложные вычислительные комплексы: боевые самолеты, системы сбора данных и наведения.
Особое внимание уделяется «управлению восприятием» войны населением в собственной стране и во всем мире. Это особенно важная задача, если речь идет о демократических странах, где общественное мнение — важный фактор в военных усилиях, где возможность прихода к власти военных вызывает страх и существуют пацифистские настроения, поскольку отношения населения к войне может серьезно повлиять на боевой дух войск. Кроме того, существуют распространенные опасения негативной реакции населения на «неправильную» подачу сведений о войне (поэтому избегают показывать, например, окровавленные тела погибших, а рассуждают вместо этого о «точных ударах по оправданным целям»). Конечно, это заставляет командование тщательно планировать поступление сведений с поля боя и вообще о ходе военных действий, а также пытаться управлять информацией, но при этом избегать любых подозрений в цензуре, поскольку это нанесет урон репутации демократических государств с их свободой слова, а кроме того, подорвет доверие к тем сведениям о войне, что все-таки сообщаются. Управляя восприятием, приходится обеспечивать непрерывный поток «позитива» и в то же время представлять информацию как результат работы независимых телеграфных агентств31.
Информационный способ ведения войны требует использования совершенных технологий. Наиболее характерно это для вооруженных сил Соединенных Штатов, которые располагают колоссальными возможностями (соответственно и военные расходы в бюджете Соединенных Штатов превосходят бюджеты как всех его потенциальных противников, так и нейтральных стран, вместе взятых).
Технологии ведения «кибервойны» информационно-насыщенны. Уже сейчас мы можем говорить, что все поле боя оцифровано, хотя компьютеризацией охвачено не только оно, но и все системы командования и управления (Barnaby, 1986; Munro, 1991).
При информационном способе ведения войны больше не требуется тотальной мобилизации граждан и промышленности. Для ведения таких войн необходимо использовать в военных целях самые последние достижения техники: электроники, вычислительной техники, телекоммуникаций и аэрокосмической отрасли.
Информационный способ ведения войны по ряду причин требует тщательного планирования, но цель этого планирования состоит в том, чтобы придать гибкость ответным действиям на действия противника, тогда как при индустриальном образе ведения войны планы были громоздкими и негибкими. Теперь колоссальные потоки информации и создание программируемых систем вооружения позволяют использовать сложные системы планирования войны, предназначенные для того, чтобы придать вооруженным силам: прежде всего «мобильность, гибкость и способность быстро реагировать на меняющуюся ситуацию» (Secretary of State for Defense, 1996, § 171). Использование теории игр, моделирования (часто сопровождающегося созданием зрительного образа с помощью сложных систем визуализациии системного анализа стали неотъемлемой частью информациойного образа ведения войны, так же как и применение планирования «в условиях неопределенности» (Oettinger, 1990).
Требования гибкости планирования приводят к тому, что во многих отношениях война, основанная на изложенных принципах, должна быть запрограммирована заранее без участия непосредственных исполнителей. По словам директора Национального университета оборон (National Defense University) США, сегодня и в будущем «принятие многих решений будет полностью автоматизировано» (Alberts, 1996). Отчасти это вызвано скоротечностью событий на современном театре военных действий: после того как запущена ракета, решение о ее перехвате и уничтожении должно быть принято как можно скорее, и только компьютер это сделает быстрее, чем человек (Rochlin, 1997 с. 188—209). Таким образом, оценка ситуации и принята решения теперь прерогатива не военных, а технологий.
Войну в Персидском заливе, которая продолжалась пять недель с января по февраль 1991 г., назвали «первой информационной войной» (Campen, 1992). «Буре в пустыне» были присущи уже многие особенности из перечисленных, начиная с того, что гражданское население Соединенных Штатов, главного участника конфликта, не подвергалось в ходе нее практически никакой опасности, и кончая тщательной организацией операций, которая позволила союзникам перебросить 500 тыс. персонала (большая часть которого не должна была принимать непосредственного участия в боевых действиях) и материальную часть за несколько тысяч миль с мест их базирования к местам боевых действий. При этом действия войск союзников отличались большой гибкостью: начиная с поразительно быстрого продвижения через пустыню в Кувейте и кончая «дружественным» освещением событий прессой. Позднее эту войну назовут «событием, которое получило самое широкое освещение в СМИ за всю историю человечества» (Zolo, 1997, с. 25-26).
|
