А.Д. Васильев. Слово в телеэфире: Очерки новейшего словоупотребления в российском телевещании
А.Д. Васильев. Слово в телеэфире: Очерки новейшего словоупотребления в российском телевещании.
Красноярск, 2000
ВВЕДЕНИЕ
Растущее число научных и учебно-методических публикаций, в которых общекультурные, этические, социальные проблемы рассматриваются сквозь призму языковых явлений, свидетельствует о далеко не исчерпанных возможностях отечественной лингвистики, во многом предопределенных богатством русской культуры.
Факты языка и феномены культуры зачастую не поддаются строгому и окончательному разграничению (и еще менее – противопоставлению): изменения в собственно культурной сфере воплощаются в языке – а языковые эволюции активно участвуют в культурных процессах и влияют на них. Впрочем, известны попытки искусственно вывести язык за пределы культуры, при чем отрицается роль языка (которому отводится место лишь средства коммуникации) как национальной культурной ценности народа. Такая позиция не только малоплодотворна для того, чтобы стать базой в лингвистических исследованиях и лингводидактике, но и, по существу, провоцирует закрытие самой темы "Язык и культура", а также иные легко предсказуемые и крайне нежелательные последствия.
Язык выступает в качестве основного средства социокода – главной знаковой реалии культуры. Он призван поддерживать стабильность массива знания, мира деятельности и институтов общения (М.К. Петров). Важнейшим (в том числе – и с культурологической точки зрения) уровнем языковой системы является лексика, которая отражает и запечатлевает окружающую человека действительность, его внутренний мир и может стимулировать поведение носителей языка. Словарный состав национального языка фиксирует и передает от поколения к поколению специфику этносоциокультурных норм, поддерживая таким образом преемственность и устойчивость этнического менталитета. Изучая особенности словоупотребления, можно диагностировать состояние духовного здоровья этноса и в какой-то мере даже прогнозировать его эволюцию – при условии адекватной оценки фактов, последовательной их регистрации и установления направленности динамики.
Построение языковой картины мира (или ее коррекция) может происходить с помощью интенсивного использования слов и фразеологизмов, которые, формируя фон, одновременно являются (или становятся) ключевыми; употребление их с нарастающей частотностью заметно влияет на мировосприятие и мировоззрение носителей языка.
Проблемы, связанные с вербальным воздействием на индивидуальное и общественное сознание, могут изучаться на материале мифов и легенд, табу и эвфемизмов, колдовских заклинаний и религиозных проповедей, политической пропаганды и коммерческой рекламы и т.д., выступающих в качестве разнообразных воплощений вербальной магии. Непреходящая актуальность их исследования определяется местом и ролью Слова в истории человека и человечества.
Словом порождается миф – мифологизация сознания моделирует поведение людей, деятельность которых изменяет окружающий мир. Глубинная, опосредованная связь между словом и действительностью несомненна. Неслучайной считается этимология славянского *věktь (русское и церковнославянское вещь), возводимая к индоевропейскому *uektos/*uktos ‘сказанное, изреченное’, таким образом вещь – это ‘то, что можно назвать’ (О.Н. Трубачев). Роль слова в творении мира отражается во многих речениях разных жанров: "В начале было Слово", "Слово горами движет" и т.п.
Миф вовсе не обязательно воспринимается его современниками как миф и далеко не всегда соответствующим образом квалифицируется специалистами, в глазах которых мифологизированной оказывается обычно предшествующая эпоха.
При сохранении определенной преемственности в конструировании мифов способы их трансляции могут качественно меняться (ср. возникновение и расширение возможностей хранения и передачи информации с появлением письменности, книгопечатания, звукозаписи, радио и телевидения, компьютеров и проч.), хотя они по-прежнему основаны на вербальном общении.
В этом аспекте особенно интересны факты речи телевидения, однако здесь бывает нелегко регистрировать начальный момент, побудительный импульс и авторов тех или иных новаций. Обычно впечатление таково, что нововведения появляются самопроизвольно, хотя в действительности следует предполагать почти в равной степени и выражение в них назревших потребностей социума, и целенаправленные манипуляции с лексическими единицами. Телевизионный текст, сочетающийся с видеорядом, с трудом поддается фиксации без специальных технических устройств; он эфемерен и почти неуловим; его недолговечность, характерная черта произведения устной словесности, не позволяет в момент восприятия тщательно осмыслить его.
Важность изучения текстов телевидения диктуется и тем, что их элементы – это и элементы общенародной речи, которые, войдя в широкий коммуникационный оборот, становятся узуальными и зачастую обретают статус фактов языка.
Очерки, предлагаемые вниманию читателя, могут способствовать более ясному и четкому осмыслению процессов, происходящих в последние годы в лексике русского языка и отражающих (а в значительной степени и предопределявших) изменения в российской социально-политической и экономической жизни последних лет; в этом отношении наши материалы и выводы представляют интерес и для неспециалистов. Для лингвистов же данные наблюдений, возможно, будут полезны в дальнейших исследованиях лексики, фразеологии, стилистики русского языка, современного состояния культуры русской речи, проблем, связанных с изучением текстов средств массовой информации, а также в лексикографической практике. Эту книгу можно использовать в вузовском преподавании лингвистических курсов, при подготовке спецкурсов и спецсеминаров для будущих филологов и журналистов – и в средней школе – при углубленном изучении русского языка.
ТЕКСТЫ ТЕЛЕВИДЕНИЯ КАК ИСТОЧНИК ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
Исследуя язык, мы не можем не
выходить за пределы мира слов.
В. Дорошевский
Телевидение за последние годы
превратилось в одно из самых
эффективных средств управления страной.
Новости. ОРТ. 7.2.98
Современное состояние русской речевой культуры – и русского языка в целом – определяется рядом взаимосвязанных и взаимодействующих факторов, прежде всего экстралингвистических. Решительные трансформации государственного устройства, политической системы, идеологических доминант, экономического уклада повлекли за собой значительные изменения в русском языке, прежде всего в его лексике. Они выражаются как в ресемантизации (реконнотации) или архаизации ранее известных слов и устойчивых словосочетаний, так и во введении новых в активное употребление. В сугубо семиотическом аспекте эти лексико-семантические процессы и их результаты могут рассматриваться в качестве замены одних элементов знаковой этносоциокультурной системы другими, что в конечном счете призвано, по-видимому, настроить сознание носителей русского (в данном случае) языка на беспрепятственное восприятие иных, чем ранее, аксиологических ориентиров и таким образом моделировать поведение членов этносоциума. К числу подобных устойчивых словосочетаний, широко распространенных и часто используемых в т.н. средствах массовой информации, можно отнести, например: общечеловеческие ценности, общеевропейский дом, гуманитарная помощь, цивилизованные государства, мировое сообщество, миротворческие силы, гарант конституции, рыночная экономика, русскоязычное население, стабилизация экономики и многие другие. Вербальные символы-мифогены – а именно таковы формы, сущность и предназначение многих компонентов телевизионного дискурса, – обычно оказываются недолговечными, исторически быстротечно сменяя друг друга в зависимости от почти сиюминутной пропагандистской необходимости: шоковая терапия, молодые реформаторы, правовое государство, примирение и согласие, красно-коричневые, русский фашизм, равноправное партнерство и т.п.
Всё более упрочиваются позиции заимствований, бурный поток которых не иссякает, особенно из английского языка в его американском варианте. Размываются границы функциональных стилей, что проявляется, например, в почти повсеместном распространении субстандартной, в частности уголовно-арготической и обсценной лексики и фразеологии. Новации в словоупотреблении, в том числе – в текстах средств массовой информации, рассматриваются многими исследователями, однако явно недостаточное внимание уделяется специальному изучению фактов телевизионного дискурса.
Телевидение сегодня – наиболее популярное из средств массовой информации. Оно отличается от других СМИ самыми мощными суггестивными возможностями; трансляция (или имитация) каких-то фрагментов действительности нередко достигает на телеэкране технического совершенства.
Еще не изученные во всей своей полноте социопсихологические последствия влияния телевидения несомненно значительны. Телевизионная передача – в высшей степени эффективная форма рекламы товаров и пропаганды идей, способная воздействовать одновременно на многомиллионную аудиторию и склонять ее к принятию определенных решений (самым прямым образом – при покупке какого-нибудь продукта или голосовании за политического деятеля; косвенным – повседневно влияя на сознание потребителя телепродукции и исподволь подготавливая его к совершению окончательного и прогнозируемого выбора).
Так, в области коммерческой рекламы информативно не насыщенные призывы типа "Летайте самолетами Аэрофлота!" или "Храните деньги в сберегательной кассе!", зачастую лишь подчеркивавшие отсутствие у потребителя возможности выбирать товары и услуги, сменились семантически столь же примитивными текстами, сопровождаемыми зрелищно ярким видеорядом. Используются и новые приемы. Весной 1997 г. в передачах ОРТ неоднократно в течение дня появлялась сентенция "Свободу можно купить"; только некоторое время спустя, по мере того как эта фраза стала обрастать дополнительной информацией, выяснилось, что рекламируется парфюмерно-косметическая продукция фабрики "Свобода". Нечто подобное можно было наблюдать на том же телеканале поздней осенью того же года, когда без всякой видимой связи с содержанием предыдущих или последующих передач на экране возникали вопросы: "Где жена?", "Как с деньгами?", "Чем всё это кончится?". Оказалось, что этими же вопросами украсился и московский общественный транспорт. Столичная мэрия объяснила, что таким образом рекламируется некий еженедельник, а квалифицированных оценок степени и характера воздействия на аудиторию этих лозунгов власти ожидают от Института судебной психиатрии [Парламентский час. РТР. 23.11.97]. Трудно сказать, предугадываются ли создателями и распространителями подобных текстов их возможный эффект – причем не сугубо коммерческий, а именно социопсихологический: ведь для многих зрителей так и осталось неизвестным, что упомянутые надписи – лишь фрагменты рекламных кампаний.
Такие операции могут иметь различные определения: агитация, промывание мозгов, психологическая война, информационная агрессия и др. Одно из наиболее удачных – "языковое насилие" [9. С. 10] – хорошо отражает суть и методы этих манипуляций. Полем пропагандистских операций является то, что сегодня именуют "информационным пространством" (это сочетание весьма употребительно, наряду с подобными: "экономическое пространство", "политическое пространство", "культурное пространство", "образовательное пространство" и др., чем-то напоминающими известные Lebensraum и Ostraum, но ассоциативно слабо связанными с представлением о едином и самостоятельном государстве).
Факты телевизионной речи оказываются весьма интересными для исследования в сугубо лингвистическом отношении. Они могут служить примерами актов повседневной устной словесности, обычных для языкового коллектива (особенно когда наблюдатель имеет дело со спонтанными высказываниями телеперсонажей), но также иллюстрируют сложные процессы формирования узуса, поскольку в сознании многих телезрителей по-прежнему присутствуют внушавшиеся десятилетиями представления о СМИ как рупоре и непременном атрибуте высшей государственной власти, никогда не ошибающейся, – обладающей истиной в последней инстанции. Поэтому и словоупотребление в телепередачах зачастую еще воспринимается в качестве авторитетной нормы. Образуется некий заколдованный (чтобы не сказать – порочный) круг обращения языковых средств: постоянные телевизионные персонажи, нередко имеющие весьма приблизительные и к тому же своеобразные представления о культуре речи, мало задумываются об оформлении своих высказываний, говоря, по-видимому, так, как "говорят все"; "все" же, т.е. телезрители, находят в теледискурсе оправдание и поддержку собственному неряшливому словоупотреблению. Не следует забывать и о том, что, поскольку доступ к микрофону в телеэфире имеют, как правило, персонажи весьма ограниченного круга – а это обычно известные политики, высокопоставленные государственные чиновники, состоятельные бизнесмены, популярные деятели искусства, саморекламирующиеся журналисты и т.п. – т.е. те, кто по традиции (или инерции) воспринимаются как обладатели высокого интеллектуального, образовательного и культурного уровня, – то и речь их многими телезрителями оценивается как образец, достойный подражания, или, по крайней мере, как некое полуосознанное оправдание повальной безграмотности, замешенной на лукавом лицемерии и символизирующей вседозволенность (правда, в действительности вряд ли всем доступную).
Однако насколько заслуживают доверия тексты телевидения, какова лингвистическая компетентность их творцов (иначе говоря, грамотны ли они) – вопросы, которые в свете известных многочисленных примеров представляются почти риторическими. Ограничимся здесь лишь небольшим количеством цитат.
Нередки фактические ошибки: "Хронограф 1617 г. содержит записи современников славянским языком – полууставом" [полуустав – тип письма кириллицы, но вовсе не какой-то особый язык. – Новости. ОРТ. 29.9.95]. "Китай... В этой далекой от нас стране ..." [КНР граничит с Российской Федерацией, причем на значительном протяжении. – Вести. РТР. 6.2.99]. "... О пожаре в красноярском аэропорту "Елизово" [в Красноярске нет аэропорта с таким названием, есть аэропорт "Емельяново". – Доброе утро. ОРТ. 25.5.99]. "Всю зиму ждали непогоды, снег выпал только в декабре" [очевидно вольное изложение пушкинского: "Зимы ждала, ждала природа. Снег выпал только в январе..." – РТР. 4.10.98]. Ср. ошибки в переводах иноязычных текстов: "Датчане никогда не забывают, что их страна существует благодаря системе дамб" [в оригинале – "Dutchmen" – т.е. "голландцы". – АВС – News – РТР. 3.2.95]. "Англичане обещают еще Woman Summer – ‘бабье лето’, по-нашему" [эквивалентом этого русского фразеологизма в английском языке является Indian summer. – Клуб путешественников. Останкино. 12.3.95]. "Сходи в церковь, скажи спасибо Вирджинии Мэри за то, что уберегла тебя" [в оригинале Virgin Mary – ‘дева Мария’.– "The Darkside", худ. фильм. ТВ-6. 27.9.96] и т.п.
Иногда конструируются совершенно фантастические лексемы: "Неизбыточная мечта о слове" [титры – РТР. 14.7.96 – то ли несбыточная, то ли неизбывная]; "этномолог-любитель" [С. Ким. Новости. Афонтово. 19.2.99 – по-видимому, контаминация слов этимолог, энтомолог и этнолог].
Столь же загадочным бывает употребление фразеологических оборотов, в том числе – с искажением их семантики и состава: "Наша лебединая песня состоится года через три, когда мы представим (на авиасалоне) наш новый многоцелевой самолет" [лебединая песня – ‘последнее [!], обычно наиболее значительное, произведение кого-либо; последнее проявление таланта, способностей и т.п.’ [ФС] – Останкино. 25.9.93]. "Не остаются в долгу и православные: открыта новая церковь" [видимо, имеется в виду "не остаются внакладе", т.е.: ‘в убытке’ – Т. Паршинцева. ИКС. 28.10.94]. "Всё это и заставляет ГАИ стучать во все колокола" [вместо звонить во все колокола. – ИКС. 23.11.94]. "Я социалист от мозга до костей" [вероятно, до мозга костей. – С. Федоров. Вести. РТР. 8.5.96]. "А пока суть да дело..." [т.е. суд да дело. – Е. Рахимова. ИКС. 13.1.97]. "Она обладает всеми достоинствами, но напоминает рубашку-парня" [вм. рубаху-парня. – Я сама. ТВ-6. 18.3.98]. "А в провинции у людей руки не отпустились" [т.е. не опустились. – Новости. ТВ-6. 11.9.98] и др.
Активно нарушаются правила русской грамматики, например, в употреблении предлогов и падежей: "Образовался пустырь, который потом посадили деревья" [РТР. 23.1.96]. "Все-таки я настаиваю кандидатуру Кириенко" [радиообращение президента. Вести. 10.4.98]. "В этой ситуации непонятно о судьбе завтрашнего заседания правительства" [Доброе утро. ОРТ. 24.8.98]. "На эти вопросы легко, красочно и увлекательно рассказывает журнал" [Вести. РТР. 28.2.99]; ср. также местечковое употребление предлога с вместо из: "Я пытался с этого сочинить стишок" [М. Ганапольский. Иванов, Петров, Сидоров. РТР. 2.8.96]. "Меньше года она вернулась в Латвию с Канады" [М. Полунин. Новости. Ren TV – 7 канал. 19.6.99], или: "... Осуществить покупку с льготными ценами" [вм. по льготным ценам. – Время деловых людей. РТР. 4.10.94]. Образуются не существующие в русском языке формы причастий, либо неправильно употребляются имеющиеся; это же относится к использованию степеней сравнения прилагательных: "Раньше страна считалась самой читаемой в мире" [вм. читающей. – Доброе утро. ОРТ. 18.3.98]. "Налог, повлекущий за собой изменения на рынке" [Территория. Афонтово. 22.5.99]. "Об этих и других событиях более подробнее" [вм. более подробно. – А. Бендина. ИКС. 25.10.94]. Особенно часты ошибки в конструировании высказываний с деепричастными оборотами: "Узнав о повышении цен, с прилавков с молниеносной скоростью исчезло сливочное масло" [Т. Паршинцева. ИКС. 3.10.94]. "В целом стремясь к экономическому взаимодействию, норвежцев волнуют некоторые нерешенные проблемы" [Вести. РТР. 26.3.96]. "Покупая макаронные изделия в фирменных магазинах, вам гарантировано качество" [ТВК. 27.1.98]. "Госпожа [имярек], придя за своим призом, вас будет ждать еще один сюрприз" [Утренний кофе с Афонтово. 21.12.98]. "Пища, поев которую, у человека активно начинает усваиваться глюкоза" [Доброе утро. ОРТ. 22.12.98]. "Оказавшись в ресторане "Морской волк", у меня сложилось полное впечатление..." [День за днем. ТВ-6. 8.2.99]. "Попытавшись разобраться в этой ситуации, нам вдруг показалось..." [Ю. Меньшова. Я сама. ТВ-6. 17.3.99] и мн. др. – в этих примерах действие, выраженное сказуемым, и действие, выраженное деепричастием, относятся к разным лицам, а потому деепричастный оборот не может быть употреблен, так же, как он не может быть употреблен и в безличном предложении, имеющем логическое подлежащее.
Постоянно звучат небрежно оформленные конструкции – либо из-за неправильного употребления слов (часто смешиваются паронимы), либо вследствие неудачного порядка слов; и то, и другое привносит в высказывания двусмысленность: "На предстоящем заседании они не дали санкции..." [Утро. Останкино. 21.1.94 – вместо на предыдущем]. "Дедуктическим тоном разговаривала женщина до 90-х годов" [вм. дидактическим. – Тин-тоник. РТР. 30.11.94]. "Мы не сторонники принятия эффективных решений – на одну неделю..." [видимо, всё же эффектных. – В. Зубов. КГТРК. 3.12.94]. "... Поддерживать президента, который начал возрождение новой российской государственности" [если "возрождение", то всё же не "новой", а существовавшей ранее. – Nota bene. Останкино. 18.2.95]. "Есть страны с рыночной демократией" [наверное, с рыночной экономикой. – М. Захаров. 2.3.95]. "Любой шаг в сторону развития недр, который может быть полезен обоим [вм. обеим] сторонам" [наверное, речь идет о разработке недр. – ИКС. 16.7.98]. "Художники представили картины самых диаметральных направлений" [вероятно, диаметрально противоположных. – Доброе утро, Россия. РТР. 10.9.98]. "Заслон на пути импорта товаров из края" [вм. экспорта. – В. Перекотий. Дела. Афонтово. 15.12.98]. "С сегодняшнего дня к ликвидации преступности приступили на правительственном уровне" [Вести. РТР. 8.2.94]. "Менее скромны успехи (Туркменистана) во внутренней политике: налицо экономический спад" [видимо, более скромны. – Время. 27.10.95]. Следующие два примера демонстрируют возможную вариативность смыслового членения предложений: "Нет более сухих подгузников" [реклама. Декабрь. 98]. "Создается объединенное командование сил сдерживания России" [Вести. РТР. 3.11.98]. Ср.: "Сотрудники криминальной милиции Красноярска провели рейд по незаконной продаже спирта в городе" [вероятно, "рейд по борьбе с незаконной продажей..." – Афонтово. 7.2.99]. "Коррупцию в России может победить только эффективная государственная власть, которая может победить, если на нее [?] навалиться всем народом" [С. Ломакин – цитируя выступление Ельцина. – Новости. ОРТ. 15.4.97]. "Может, по экономике еще мысли есть, но по финансам – даже трудно сказать" [из беседы Б. Ельцина с А. Шохиным. – РТР. 4.10.98] и т.п.
Нередки ошибки и в произношении: "Макияж в п[аст’э]льных тонах" [вместо п[астэ]льных. – КИТ. 14.9.93]. "Французская Óпера Кóмик" [вм. Оперá Комúк. – ИКС. 18.11.98]. "Независимо от языкóвой принадлежности" [вм. языковóй. – Новости. ОРТ. 12.12.98]. "Покупайте алюминь!" [пресс-конференция Б. Ельцина. – Вести. РТР. 26.3.96] и т.д.
Много лучшего также оставляют желать познания журналистов и редакторов в области русской орфографии: слово агентство почти постоянно появляется на телеэкране без первой буквы т [например: Вести. РТР. 27.11.98 и мн. др.]; "врач-психиатор" [Время. ОРТ. 21.12.98]; "председатель комиссии по примЕрению" [Вести. РТР. 8.97]; "Радуйся! Танцуй! ПрИклонись!" [реклама]. "Тело Дианы будет прИдано земле" [С добрым утром. ОРТ. 2.9.97]; "в конкурсе [учителей английского языка] учаВствовали ..." [Доброе утро. ОРТ. 21.5.97]; "шеВ-редактор" [Афонтово. 10.4.99]; "стОрожил клуба" [Шпаргалка. ОРТ. 13.4.99]; "при покупке парАхода" [Каламбур. ОРТ. 27.3.99] и мн. др. Анонс премии "Дебют" ("для молодых литераторов, пишущих на русском языке") сопровождался девизом "ИССкуСтво создавать имена" – на фоне памятника А.С. Пушкину [РТР. 22.8.00].
Вряд ли следует считать удручающее количество ошибок и косноязычие в телеэфире только следствием низкой речевой культуры телевизионных дикторов, журналистов и редакторов, а также многих постоянных телеперсонажей. Можно было бы рассматривать такое положение вещей как отражение общей культурно-речевой ситуации в современной России – и это в большой степени справедливо. Однако следует обратить внимание и на некоторые другие вероятные причины, например, специфику телевидения, его задачи и возможности, социокультурный ландшафт, на котором телевидение существует – но и формирует его; причем особенно значимыми представляются в этом смысле высказывания самих телеречедеятелей.
Наиболее четко и обобщенно мнение о пользе грамотности для работников телевидения иллюстрирует комментарий к результатам опроса прохожих на красноярских улицах; на вопрос: "Как вы относитесь к ошибкам в речи СМИ?" – большинство отвечало, что это неприятно. Но последнее слово (как, впрочем, обычно и бывает в подобных случаях, вне зависимости от жанра передачи) осталось за ведущим: "Мы ошибались и оговаривались, ошибаемся и оговариваемся, будем ошибаться и оговариваться" [В. Перекотий. Дела. Афонтово. 8.2.99]. Этот пример наглядно показывает своеобразие этики теледеятелей, меру их уважения к зрителям – и одновременно, по-видимому, демонстрирует отношение к языку и осознание собственной значимости в роли "языкотворцев".
Профессиональные качества работников телевидения в представлении самих тележурналистов формулируются следующим образом: "На телевидении, в отличие от реальной жизни, должны работать те люди, которые мало что понимают в том, о чем они говорят. Вот тогда получается неподдельно искренний разговор" [И. Демидов. ТВ-6. 20.9.98]. "Живем по принципу: что видим, о том и поём" [Вести. 17.11.98]. Поэтому оказывается вполне естественным, что "в момент съемки ты [оператор] не думаешь о том горе, которое постигло этих людей, думаешь только о том, как профессионально выстроить план" [по поводу съемки сюжета о гибели 18-летнего водителя, причем съемке пытались помешать присутствовавшие здесь же родственники погибшего. – Вы – очевидец. ТВ-6. 27.3.99]. Культивируемая профессиональная отчужденность мастеров телеэфира от реальности, несомненно, сказывается и на умонастроениях аудитории, ибо "погоня (журналистов) за сенсацией делает насилие обыденным, смерть – привлекательной" [Четвертая власть. Ren TV – 7 канал. 7.3.99]; иначе говоря, снижается порог терпимости огромной массы зрителей к разнообразным проявлениям жестокости. Преувеличенное внимание телевидения к изображению прежде всего негативных сторон действительности (которых, впрочем, и так в изобилии) обнаруживается не только в специальных передачах на криминальные темы, без чего не обходится, кажется, ни один из существующих телеканалов, и не только в сводках новостей, зачастую в основном и состоящих из сообщений о преступлениях и катастрофах. Акцент на показе того, что ныне именуют "чернухой", делается и в телепрограммах сугубо политической тематики: "Задача наша, журналистов, говорить не столько о хорошем, сколько о плохом" [С. Кучер. Обозреватель. ТВ-6. 22.11.98]; поэтому, например, в определенный период внутриполитической жизни предполагалось, что "каждый журналист будет искать в Думе не что-то серенькое, никому не нужное, а – информацию" [т.е. нечто скандальное. – Вести. РТР. 17.12.98].
Хотя по поводу задач телевидения делаются разные суждения ("телевидение должно отвлекать, телевидение должно развлекать" [А. Цекало. ТВ-6. 28.11.98]; "(теле)публицистика – это прежде всего мощная информационная атака" [М. Захаров. ТВ-6. 27.5.99]), подчеркивается его исключительное значение как некоего самостоятельного субъекта происходящих в государстве и обществе процессов: "Вести" – передача, которая продолжает делать [!] нашу новейшую историю, нашу с вами, нашей страны" [Вести. РТР. 13.5.99]. При этом используются различные приемы. Например, на экране демонстрируется диаграмма, долженствующая отобразить отношение общества к гуманитарной помощи – причем расхождение оказалось незначительным и графически почти незаметным (48 % – "положительно", 52 % – "отрицательно") – и следует комментарий: "около половины относится к гуманитарной помощи положительно" [ТВ-6. 20.11.98]. Ср. реплику другой телеведущей: "Мы вам чуть-чуть приврали, но ведь, может быть, вся наша жизнь – это театр или ток-шоу?" [Акватория Z. Ren TV – 7 канал. 6.2.99]. Средством повышения объективности и независимости иногда почему-то считают использование зарубежной телепродукции: "Они (американская компания СТС) нам дают программы, мы им – полтора миллиона телезрителей" [Д. Кухаренко. Афонтово. 18.4.99] (ср. подобное о радиопередачах: "Теперь (при трансляции программ Би-би-си) слушатели будут получать объективную информацию, не зависимую от бюджета политических партий" – Новости. 7 канал. 7.2.00]; комментарий к тому же новшеству: "Ведь российские СМИ подают информацию под определенным углом зрения, иностранцы же будут придерживаться позиции независимых наблюдателей". – Новости. ТВК. 7.2.00] – хотя, кажется, независимый и незаинтересованный – всё же не равнозначные понятия).
Небезынтересны мнения самих деятелей средств массовой информации по поводу свободы слова: "Из всех завоеваний реформ единственное, что сохранилось в стране, – это свобода слова. Благодаря этому мы знаем, что происходит в стране, что происходит с нами" [Д. Симонов, гл. ред. журн. "Профиль". Вести. РТР. 10.2.99]; правда, "так уж случилось [!] в современной России, что центральные каналы телевидения заняты теми, кого недавно называли демократами, а теперь – правыми" [Четвертая власть. Ren TV – Прима-ТВ. 29.11.98]; поэтому диапазон расхождения между позициями телеканалов довольно узок: "свобода РТР – защищать Чубайса, свобода ОРТ – мочить Чубайса" [И. Петровская. ССР. Ren TV – Афонтово. 5.12.97]. Следует, по-видимому, согласиться с мнением одного из экс-премьеров (с учетом того, что сказанное им можно отнести к пропагандистской работе СМИ, особенно – телевидения, в связи с уже упомянутой своеобразной свободой слова): "Реформы пока ничего не дали, но они изменили сознание людей" [С. Кириенко. Что случилось. Ren TV – 7 канал. 27.2.99]; ср. высказывание председателя Союза журналистов России: "... Большáя часть вины за то, что происходит в России, лежит на журналистах", впрочем, тут же добавившего, что теперь существует "не цензура власти, а цензура денег" [В. Богданов. Вести. РТР. 5.3.99]. "Партия денег создает фабрику грез – телевидение" [М. Шаккум. В мире людей. ТВ-6. 27.11.98].
Следует признать небезосновательными и такие оценки: "Телевидение за последние годы превратилось в одно из самых эффективных средств управления страной (Россией)" [Новости. ОРТ. 7.2.98]. "По словам агентства Интерфакс, президент Борис Ельцин считает, что средства массовой информации являются четвертой властью и относятся к силовикам" [Доброе утро. ОРТ. 25.12.98]. Напомним, кстати, что войска НАТО, выбирая цели для ракетно-бомбовых ударов по Югославии, в качестве мишеней первостепенной важности рассматривали теле- и радиостанции, так как "средства массовой информации ... наиболее опасны" [Доброе утро. ОРТ. 9.4.99].
Для того, чтобы хотя бы фрагментарно, но более наглядно представить сложившуюся социокультурную ситуацию, отражающуюся в телевизионном дискурсе – и одновременно формируемую с участием телевидения – приведем некоторые цитаты из текстов телевизионных передач. "Если политик водки выпил и излагает всё логично – это надежный, крепкий человек. У нас в Сибири проверяли так [?!]... А если падает после первой рюмки – что ему делать в политике?" [И. Ройтман. Господа-товарищи. РТВ. 8.9.93]. "Совок" – это кто сначала заботится об интересах государства, а потом – о своих. Должно быть наоборот: если мне хорошо, то государству хорошо" [М. Ходорковский. РТВ. 25.8.93]. "Вместо новостей о выполнении и перевыполнении плана мы теперь судим о нашей работе по получению международных кредитов" [Доброе утро. ОРТ. 26.1.99]. "Кафельников (теннисист) переместился в рейтинге на одну строчку ниже, однако по сумме заработанных в этом сезоне денег он выше" [Новости. ТВ-6. 15.3.99]. "Мы продолжаем рассказ об интересных и престижных профессиях. Евгений – установщик сигнализации и аудиосистем (на автомобили иностранного производства)" [Башня. РТР. 4.3.99]. "Солисту (американской рок-группы "Аэросмит") – пятьдесят один (год), по-прежнему балуется наркотиками – и что? Многим ли удалось сохранить такую форму, разменяв "полтинник"?" [А. Соловьева. ТеКто. ТВ-6. 28.3.99]. "(В кардиологическом корпусе больницы) открылись платные палаты европейского уровня... Обустройство каждой обошлось в 130 000 долларов" [Новости. ТВК. 21.9.98]. "Отечественное кино к военной тематике равнодушно. Молодое поколение узнáет о войне из американских фильмов американскую правду" [Доброе утро. ОРТ. 9.5.99]. "Семинар в Улан-Удэ "Шаманская этика, честь и практика" [Вместе. ОРТ. 4.3.99]. "Снимаю душевную тоску, порчу, сглаз, проклятье, улучшаю коммерческие дела, семейные дела – молитвами" [Объявления. СТС. 21.12.98]. "Недельные оздоровительные гастроли американского проповедника" [ИКС. 31.8.93]. "Здесь (в молодежной передаче "Башня") только то, что по-настоящему волнует вас. Наша программа – это ваша настоящая жизнь... "Деньги и секс – вот всё, что меня интересует", – говорит баскетболист Перри Родмэн" [Башня. РТР. 22.9.98]. "Шоу "Мисс Красноярск" было интересным и полезным" [Афонтово. 26.10.96]. "Московское шоу трансвеститов" [Реклама. Афонтово. 9.11.98]. "Джессика – представительница самой древней профессии. Она гордится ею" [Утро. ТВ-1 2.2.93]. "Гимнастка Светлана Хоркина расскажет, каких трудов стоила ей съемка для эротического журнала "Playboy" [Доброе утро. ОРТ. 6.11.98]. "Хочу открыть публичный дом" [Шоу Артура Крупенина. ТВ-6. 22.11.98]. "Господин Березовский отвечает за СНГ и за Россию..." [А. Лебедь. Новости. Афонтово. 15.12.98]. "... Общая ситуация в стране (России), когда только ленивый не крадет, что плохо лежит" [Вести. 28.11.98]. "Фильм "Крутые стволы" перекрыл рекорд боевиков по количеству убитых в одну минуту" [Анонс. Ren TV – 7 канал. 25.2.99]. "По мнению прокурора города Балашихи, в последнее время детские самоубийства приобрели характер тенденции" [Вести. 11.2.99]. "Вот уже пять недель нет электричества на Камчатке... Буржуйки и керосинки возвращаются в быт камчатцев" [Вести. РТР. 6.11.98]. "Несмотря на возникшие серьезные разногласия с американцами, мы продолжаем получать от них гуманитарную помощь. Представляете: мы их ругаем, а они нас подкармливают?!" [Новости. ОРТ. 19.12.98]. "Мы хотим, страна, чтобы у тебя была такая же идиотская улыбка, как у нас" [А. Цекало – анонс передачи "Доброе утро, страна". РТР. 1998-99]. "У нас было много программ... Справедливости ради я скажу: мы не выполнили ни одной своей программы до конца за 90-е годы... [А. Лившиц. Большая политика. Ren TV – 7 канал. 23.4.00]. "Реформы пока ничего не дали, но они изменили сознание людей" [С. Кириенко. Что случилось. Ren TV – 7 канал. 27.2.99]. "В Рязани родные бабушка и дядя пытались продать пятилетнего ребенка для трансплантации органов за 70 000 долларов" [Вести. РТР. 26.10.00].
При анализе возможных причин эффективности воздействия телевидения необходимо учитывать некоторые ментальные особенности большинства российской телеаудитории. Хотя этнокультурные стереотипы мышления и поведения сегодня обсуждаются и истолковываются (причем зачастую не специалистами) в многочисленных публикациях, но результаты таких наблюдений во многих случаях оказываются будто бы прогнозируемыми заранее, причем русский менталитет обнаруживает заметные "порочные" отклонения от некоей "общечеловеческой" нормы (кстати, до сих пор, кажется, еще никто внятно не объяснил семантику и не доказал непреложность мелиоративности прилагательного "общечеловеческий", равно как и то, почему и в чьих интересах абсолютно все должны отречься от национальной самобытности и собственных приоритетов, чтобы раствориться в общечеловеческой массе).
"Ментальность – это миросозерцание в категориях и формах родного языка, соединяющее интеллектуальные, духовные и волевые качества национального характера в типичных его проявлениях" [6. С. 14]; основной же единицей ментальности выступает концепт данной культуры, содержательные формы воплощения которого заключены в границах словесного знака и который может быть представлен в виде имени, выражающего обобщенный признак [6. С. 15-16].
Одними из наиболее интересных в контексте нашего исследования следует считать вербальные модификации концепта ‘вера’ в русском языке. Основываясь на данных ряда исторических и толковых словарей, можно сказать, что слово-концепт вера на протяжении длительного времени (с начала письменной эпохи, по крайней мере), является центром концептуального поля, смысловые связи между элементами которого функционируют посредством некоего "механизма", где ‘вера’ фигурирует как нечто субстанциональное: как известно с древнерусской эпохи, ее можно принимать, иметь, утратить. Механизм реализации концепта константен, вне зависимости от того, идет ли речь о собственно религиозном веровании или о доверии к человеку, социальному или политическому институту и т.д.: доверить что-либо – значит передать другому (другим) нечто, являющееся исключительной личной прерогативой, естественной способностью – и правом личности, – и при этом не сомневаться в правильности этого действия, в конечном счете безусловно благотворного для доверившего(ся), верящего, верующего; разные фрагменты поля концепта демонстрируются и эксплицируются также в типичных словосочетаниях взять (принять) на веру, потерять веру, оказать доверие, пользоваться доверием, встретить недоверие и т.п.
Лексикографические данные показывают также, например, расширение семантики вЬрити – и сужение семантики вЬровати (с концентрацией последней в конфессиональной сфере) в ХV-ХVII вв.; всё бóльшую религиозную ориентированность вЬрить в ХVIII в., а затем – недифференцированность значений этих глаголов в [Сл. Даля]; указанным процессам во многом подобна динамика существительного вЬра.
Материалы толковых словарей русского языка советской эпохи демонстрируют заметные изменения в иерархии дефиниций слов этого поля и иллюстраций к ним (вроде "вера в победу всемирной советской власти", "верить в мировую революцию" [СУ], "вера в революцию", "верить в построение коммунистического общества" [БАС1] и т.п.). Таким образом, в государстве, основанном на атеистических принципах, обнаруживается почти мистическое отношение к доминирующей идеологии, обретающей статус чуть ли не государственной религии: сменился объект ‘веры’. Иногда считают, что "русская душа" сходна с детской: "Главным и действительно уникальным достоянием ребенка является его способность верить. Именно русская детскость, способность поверить в существование несбыточного, в возможность построить коммунистический рай на земле и оказалась условием, благодаря которому "русская идея" стала социалистической практикой" [4. С. 12]. Но эти явления могут быть объяснены и несколько иначе: существование универсальной оппозиции сакральное//профанное поддерживается сбалансированностью бинарных компонентов; в случае возникновения лакуны в правой или левой части она заполняется – и соответствующая ниша общественного сознания не пустует. Такие процессы, вплоть до перемены мест аксиологических полюсов, происходят при радикальных идеологических и социально-политических трансформациях, и сопровождающихся, и имеющих своей целью утверждение новых ценностных установок в качестве господствующих.
Впоследствии, по мере развития перестройки и постперестроечных преобразований, исторически быстро сменялись объекты веры (доверия и т.п.), как и их источники (подлинные или предполагаемые). Проиллюстрируем эту динамику цитатами из выступлений политических лидеров в газетах "Правда" (далее – П.) и "Российские вести" (далее – РВ) соответствующих периодов.
Так, объектами веры выступали "творческие силы и способности советских людей"; "творческие силы рабочих, крестьян, интеллигенции; высокий моральный дух и воля народа" [М. Горбачев. П. 12.6.85]; "социализм; наш выбор" [М. Горбачев. П. 1.11.88]; "наши идеалы и ценности" [М. Горбачев. П. 26.2.86]; "перестройка" [М. Горбачев. П. 3.6.90]; "силы своего народа"; "новые структуры власти России" [Б. Ельцин. РВ. 17.2.95]; "успех; созидательная сила нашего характера" [Б. Ельцин. РВ. 17.2.95].
Призывали верить "в наш народ" [М. Горбачев. П. 28.3.89]; "в молодежь" [М. Горбачев. П. 17.4.87]; "в инициативную роль и вклад нашей партии в исторические сдвиги, происходящие в советском обществе"; "в интегрирующую силу идей перестройки" [М. Горбачев. П. 26.12.89]. Сами политические деятели – по их словам – верили "в СНГ" [Б. Ельцин. РВ. 3.92]; "в разум и ответственность соотечественников" [Б. Ельцин. РВ. 7.93]; "в будущее России, в будущее российской демократии" [Б. Ельцин. РВ. 15.12.93]; "в свою программу" [Б. Ельцин. РВ. 1.6.96]; "в правильный выбор (избирателей)" [Б. Ельцин. РВ. 8.6.96], а также "верили, любили, надеялись" [Б. Ельцин. РВ. 14.6.96] – тем более, что тех же избирателей призывали "голосовать сердцем".
Сменявшие друг друга руководители и правительства были уверены в том, что "цели, которые ставит партия, будут достигнуты" [М. Горбачев. П. 14.3.85]; что "дело перестройки необратимо" [М. Горбачев. П. 30.1.87]; что "линия ХХVII съезда правильная" [М. Горбачев. П. 11.5.88]; что "рабочий класс, интеллигенция, трудящиеся всех союзных республик видят свое будущее на путях развития Страны Советов" [М. Горбачев. П. 12.12.89]; что "вопрос о частной собственности решит сам народ" и что "колхозы еще скажут свое слово" [М. Горбачев. П. 16.11.90]; что "подобное (войне в Афганистане) никогда больше не повторится" [М. Горбачев. П. 17.2.91]; что "Россия возродится" [Б. Ельцин. РВ. 11.7.91]; что "к концу года начнется стабилизация экономики" [Б. Ельцин. РВ. 1.2.92].
Выражалась уверенность в том, что "цели партии будут достигнуты" [М. Горбачев. П. 9.3.86]; что "преобразования в экономической, социальной и духовной сферах советского общества будут нарастать и углубляться" [М. Горбачев. П. 31.1.87]; что "перестройка в конечном счете победит" [М. Горбачев. П. 4.6.88].
Адресатом доверия (кроме "политики партии" – М. Горбачев. П. 21.3.89) выступают "президент СССР" [М. Горбачев. П. 2.10.88], а затем – "президент России" [Б. Ельцин. РВ. 11.7.91; 24.4.93; 7.5.93; 15.12.93], "новая Конституция" [Б. Ельцин. РВ. 4.6.93], "новое правительство России" [РВ. 27.11.91]; вообще же "реформы... требуют от населения доверия правительству" [Г. Бурбулис. РВ. 1. 92] и т.д.
Как показывают эти примеры (а также десятки и сотни им подобных), ни во время перестройки, ни после нее – равно как и в советскую эпоху – агитационно-пропагандистские политические тексты, в которых на правах ключевых присутствуют лексикализованные элементы поля ‘вера’, обращаются не к разуму аудитории, но, напротив, предлагают (предписывают?) ей верить и доверять кому- или чему-либо, опираясь вовсе не на знание, а на некую смутно ощущаемую веру, почти мистическую, не основанную ни на каком логическом фундаменте. Справедливо, что если "в канонических случаях знание предполагает существование некоего рационального источника истинной информации", то вера таковым не обладает: "это ментальное состояние человека, мотивированное не столько фактами, сколько имеющейся в его сознании цельной картиной мира, в которой предмет его веры просто не может не существовать" [1. С. 48]. Заметим, кстати, что противопоставление веры и знания некоторые исследователи считают "общечеловеческим" (а не узконациональным – например, исключительно русским): "... Нет ничего более характерного и симптоматичного, нежели бездна между верой и знанием, разверзшаяся в Новейшее время. Противоречие между ними настолько велико, что приходится говорить о несоотносимости обеих категорий и соответствующих им образах мира" [10. С. 222]. И всё же традиционно ‘веру’ считают отличительной чертой именно русской ментальности: "Простодушная, а иногда даже слепая вера нашего народа в слово (особенно печатное или авторитетно передаваемое средствами массовой информации) делает его особенно предрасположенным ко всевозможным идеологическим заразам. Умелое оперирование определенной (лживой по замыслу) системой слов и жесткая изоляция людей от других "систем" позволяют идеологам превращать общество самостоятельно мыслящих людей в послушное стадо" [3. С. 372].
Обратимся теперь к хронологически близким цитатам из телевизионных передач, также содержащим лексические элементы рассматриваемого поля.
Не всякая вера приветствуется, ср.: "Чтобы они (инвалиды войны) жили с верой, что есть люди, что есть добро, что им помогут" [Тема. ОРТ. 9.2.99], но: "Мне жаль этих... людей, которые сохранили веру (в коммунистические идеалы). Их обманули" [А.Н. Яковлев, бывш. секретарь ЦК КПСС. Вести. РТР. 8.11.93]. По-прежнему предлагается верить: "Если вы свято [!] верите в необходимость реформ, вы должны быть в новом парламенте" [ТВ-1. 10.10.93]. "Я верю в потенциал премьера" [А. Лившиц. Обозреватель. ТВ-6. 17.1.99]. "Рабочие Магнитогорского комбината могут позволить себе удовольствие [!] не митинговать, не бастовать, а верить в будущее Магнитки" [Федерация. РТР. 7.2.99]. "Обманутому поколению все-таки хочется верить, что реформы принесут плоды" [Доброе утро. ОРТ. 17.2.99]. "Я верю в Россию! Я верю, что незаконный капитал действительно вернется к нам (в связи с "налоговой амнистией")" [Е. Строев. РТР. 23.10.97]. Еще совсем недавно представители власти почти постоянно говорили о необходимости доверия к ней со стороны прочих граждан: "Мы пытаемся объяснить студентам, что новому правительству нужна стабильность в обществе, хотя бы полгода доверия" [В. Матвиенко. ТВ-6. 30.10.98]. "Всё упирается в доверие – в доверие граждан к государству, в котором мы живем" [Федерация. РТР. 29.11.98], видимо, потому, что "экономика – это прежде всего такая "неэкономическая" вещь, как доверие – доверие к правительству, к государству" [Н. Шмелев. Прима-ТВ. 17.1.99]. Однако ср. следующие констатации положения дел (особенно после т.н. "августовского кризиса" 1998 г.): "Самая главная причина отсутствия экономических успехов – потеря доверия людей к власти" [С. Кириенко. ОРТ. 10.4.98] – и: "У нас всеобъемлющий кризис недоверия, нет доверия – поэтому страну вытащить из кризиса невозможно" [РТР. 6.10.98]. "Нет доверия между государством и народом, как в ХVI веке" [А. Михалков-Кончаловский. Взгляд. ОРТ. 19.10.98]. "Проблема взаимного недоверия власти и народа" [Н. Михалков. Мы. ОРТ. 19.10.98]. "В силу обстоятельств в России можно констатировать утрату доверия народа к власти" [Парламентский час. РТР. 6.12.98]. "Самое страшное последствие августовского кризиса – потеря доверия к власти. Это – самое опасное..." [Е. Примаков. Новости. ОРТ. 4.12.98]. "Какое же может быть доверие к демократии, замешенной на деньгах?" [Ю. Афанасьев. Взгляд. ОРТ. 30.11.98]. "Люди потеряли веру во власть. Мало того [!], что большинство людей в России – атеисты..." [Г. Явлинский. Обозреватель. ТВ-6. 21.3.99]. "У нас нет никаких оснований верить этому государству" [Человек и закон. ОРТ. 10.3.99] (ср. также употребление ассоциативно близкого слова, связывающего пропагандистские кампании и финансовые операции с областью магии: "Заклинания о незыблемости курса реформ (на Международный валютный фонд) не действуют" [Новости. ТВ-6. 5.10.98]).
Обратим также внимание на то, что, согласно данным [ТС-ХХ], в наши дни происходит активизация употребления существительного вера в религиозно ориентированном значении; это, возможно, свидетельствует не столько о действительном росте религиозных настроений, сколько об отторжении и прежних официальных духовных ценностей, и о неприятии новопровозглашенных.
Следует согласиться с тем, что при делении окружающих на "своих" и "чужих" проявляется "иррациональность наших современников, может быть, бóльшая, чем у древних людей" [5. С. 15], об этом свидетельствуют многие события последних полутора десятилетий, и телевидение сыграло здесь весьма активную роль: "Люди смотрят, слушают – и верят" [Ю. Левада. Вести. РТР. 27.9.98]; это относится к самым разнообразным фактам – от политических кампаний до строительства финансовых "пирамид". Воистину: "Любой человек, научившись безусловно подчиняться коллективной вере..., сможет... с такой же сильной верой и некритичностью замаршировать в прямо противоположном направлении, стóит только его мнимые идеалы подменить другими, как можно более ясными и "хорошими" убеждениями" [10. С. 200] (кстати, несмотря на то, что степень приверженности декларируемым идеалам самих харизматических личностей иногда довольно сомнительна; ср., например, уведомление американскому президенту: "Я давно сбросил красный пиджак" [Интервью Б. Ельцина. Останкино. 11.7.94]).
Вряд ли можно считать, что лингвистическое изучение текстов средств массовой информации в СНГ по сравнению с Западом сложилось лишь недавно [8] – впрочем, ведь и само СНГ исторически еще молодо. И в СССР велись лингвистически разноаспектные разработки этой проблематики: правда, направленность их во многих случаях оказывалась довольно односторонней, что, очевидно, диктовалось политическими реалиями той эпохи: "Если в условиях буржуазного общества главной функцией массовой коммуникации является социальная манипуляция общественным сознанием, адаптация населения к стандартам и канонам буржуазного образа жизни, то в условиях социализма массовая коммуникация становится важнейшим рычагом массовой информации и пропаганды, коммунистического воспитания и, в конечном счете, эффективным средством самоориентации" [7. С. 8].
Радикальные перемены, происходящие в России, и роль, которую в них играет телевидение, подчеркивают необходимость исследования фактов телевизионной речи, в том числе и (в недалеком будущем) как материала для исторической лексикологии; как известно, исторический анализ семантических изменений слова – "лишь производная форма непосредственного анализа самих говорящих субъектов" [2. С. 33], что вполне справедливо и применительно к микродиахронии.
|
