Мои воспоминания о детских и юношеских годах жизни в г. Симбирске Немного лиц мне память сохранила
|
Скачать 2.19 Mb.
|
| Мои воспоминания о Симбирском театре конца XIX и начала ХХ столетия Я всегда был любителем театра и музыки. Вполне естественно, что я весьма интересовался и Симбирским театром. Я беру тот период его существования, когда кино ещё только-только начинало развиваться и не имело того значения, какое оно имеет теперь, и театр тогда был самым главным зрелищем в России. Губернский город Симбирск в дореволюционном прошлом дворянско-купеческий, не имевший крупной промышленности, несмотря на застой и инертность его жителей, так ярко обрисованные И.А. Гончаровым, всё же любили искусство, театр, музыку. Я хорошо помню дореволюционный симбирский театр таким, каким он был 50–70 лет тому назад. В те времена здание, в котором размещались театр, ресторан и гостиница принадлежало купчихе Д.С. Булычёвой, которая его сдавала в аренду частным предпринимателям. Весной 1911 года внутри театра был пожар, однако он быстро был ликвидирован и большого ущерба театру не причинил, не вывел театр из строя надолго. Прежде, чем рассказывать о работе симбирского театра, я считаю необходимым напомнить, что в России до революции государственных театров не было. Лишь в Санкт-Петербурге, Москве и Варшаве, которая при царизме входила в состав Российской империи, имелись так называемые императорские театры, которые содержались за счёт средств министерства императорского двора. Во всех же других городах России театры существовали либо на средства меценатов (в Москве, например, С.И. Мамонтов на свои средства содержал оперный театр), либо на средства антрепренёров (частных предпринимателей), которые в подавляющем большинстве случаев, смотрели на театр, как на средство получения личных доходов, и мало заботились об идейном уровне спектаклей, о художественности постановок: на первом плане у них стояли кассовые интересы. Антрепренёр обычно за свой риск и страх набирал через Московское театральное бюро Рассохиной труппу актёров и начинал зимний сезон без определённой перспективы на успех. Иногда, например, в последние годы XIX века, во главе антрепризы становились два предпринимателя (Олигин и Миролюбов). В конце XIX и в начале ХХ века в Симбирске ещё не было городской электростанции. Тогда театр, как и все улицы города, освещался керосиновыми лампами как на сцене (рампа), так и в зрительном зале, только освещения далеко не всегда было достаточно, но с этим приходилось мириться. Во время антракта капельдинеры ходили по ложам и, наклонившись через барьер, увеличивали свет в лампах в начале антрактов и уменьшали его перед началом действия. Само собой разумеется, это было весьма неудобно и в какой-то мере снижало впечатление от спектакля, но, в конечном счёте, не вредило его успеху. В первые годы текущего столетия симбирский театр обзавёлся собственным электродвигателем и перешёл на электрическое освещение, в то время как улицы ещё освещали керосиновыми фонарями. Художественные итоги зимних сезонов не всегда были одинаковыми. Как правило, художественный уровень спектаклей был более высок, а репертуар был более интересен и разнообразен в тех случаях, когда во главе антрепризы становились лица более или менее разбиравшиеся в драматическом искусстве и театральном деле или сами выступавшие на сцене как актёры. Так обычно бывало, когда с помощью меценатов, актёры брали в аренду симбирский театр. Тогда зимний сезон в театре проходил успешно не только в кассовом, но и в художественном отношении. Так именно было, когда во главе театра в качестве антрепренёров были Е.В. Неволина, К. Олигин, Л. Миролюбов, Гринёв и другие, которые сами были драматическими артистами и играли на сцене. Они на первый план при постановках ставили произведения драматургов-классиков, как русских, так и заграничных и прилагали очень большие старания к тому, чтобы все спектакли в театре были на высоком художественном уровне. Значительно хуже обстояло дело в театре в тех случаях, когда во главе антрепризы становились лица случайные, совсем не разбирающиеся в театральном деле и абсолютно незнакомые с миром драматических актёров, со спецификой их работы. Такое явление наблюдалось после революции 1905 года: в период упадка литературы и искусства, в течение того десятилетия, которое А.М. Горький назвал позорным в истории русской интеллигенции. В эти годы антрепренёры-дельцы, ожидавшие от театра лишь личного обогащения, в первую очередь старались ставить в театре такие пьесы, которые способны были дать полные сборы. Это были довольно пошлые комедии, которые тогда назывались фарсами. Они были рассчитаны на невзыскательного зрителя, искавшего в театре не пищу для ума и сердца, а лишь нехитрых развлечений. Но, как ни старались театральные дельцы, а пьесы классического репертуара совсем вытеснить со сцены симбирского театра им не удалось: зрители настойчиво требовали их постановки, и не считаться с этим было невозможно. Вот такими, например, случайными антрепренёрами перед Первой мировой войной и в продолжение её были Данилов и Кошелёв. Это были симбирские купцы средней руки. Они арендовали у Булычёвой всё здание целиком и содержали гостиницу, ресторан, а заодно и театр, рассчитывая на то, что театр будет привлекать посетителей также и в ресторан, с которым он был соединён внутренним ходом, а ведущие актёры поселятся в гостинице. Так оно и было в действительности. Сами эти антрепренёры-купцы в театральном деле и в драматическом искусстве равным счётом ничего не понимали, и руководить артистами, конечно, не могли. Само собой разумеется, что предприниматели такого рода сами никогда не смогли бы скомплектовать труппу драматических артистов так, как следует, и вести театральное дело с полным успехом. Организацию театрального коллектива они обычно поручали какому-нибудь режиссёру через театральное бюро Рассохиной в Москве, куда обычно съезжались актёры со всей России по окончании зимнего сезона. Приглашённый антрепренёрами режиссёр и руководил театром в качестве главного режиссёра, он, собственно говоря, и комплектовал труппу драматическими актёрами. Вследствие незнакомства антрепренёров с театральными делами, их выбор главного режиссёра далеко не всегда бывал удачным, однако это их не обескураживало. От режиссёра они требовали только одного: чтобы театр давал им доход. Режиссёру, конечно, нелегко было с ними работать: надо было угодить и хозяевам и зрителям. По настоянию антрепренёров и ставились пьесы, убогие по содержанию, но привлекавшие публику развлекательным сюжетом и интригующими названиями вроде «Радий или в чужой постели», «У вас есть что предъявить?» и т.п. Эти комедии, в большинстве случаев, переводные с французского, считавшиеся тогда самыми модными были, собственно говоря, безнравственными. Но их тогда поощряли в целях отвлечения молодёжи от революции. Эти пьесы, конечно, не оставили никакого следа в истории симбирского театра. Следует отметить, что зимний сезон в театре далеко не всегда завершался благополучно, иногда он заканчивался материальным крахом, что иной раз вынуждало антрепренёра заканчивать сезон преждевременно. Случалось и так, что нечестный антрепренёр, забрав в кассе театра все наличные деньги, по тем или иным причинам тайком уезжал из города и тем ставил артистов театра в весьма критическое положение. Тогда они обычно организовали товарищества и кое-как доводили зимний сезон до конца. Но иногда крах наступал только потому, что во главе театра стоял плохой организатор, человек бесхозяйственный. Так было, например, тогда когда антрепренёром был Гринёв, неплохой актёр и замечательный чтец, но не удачливый хозяин, не сумевший свести концы с концами в театральном бюджете. Я до сих пор отлично помню, как Гринёв в костюме и гриме читал на сцене нашего театра «Записки сумасшедшего» Н.В. Гоголя. Лучшего исполнителя этого произведения я впоследствии не слышал никогда, даже на сценах столичных театров. В исполнении Гринёва были проникнуты глубоким драматизмом слова Поприщина, обращённые к родной матери. Здесь, что называется, Гринёв превзошёл самого себя. А заключительная фраза «Записок» «А знаете ли вы, что у алжирского бея под самым носом шишка?» – вызывала бурю восторгов со стороны зрителей: так оригинально и впечатляюще она была произнесена. На почве неаккуратной выдачи зарплаты артистам иной раз возникали конфликты во время спектаклей, как в драме, так и в опере большей частью в конце сезона. Один такой случай хорошо запомнился мне ещё в то время, когда я был подростком, это было в 1897 или в 1898 году. В то время в нашем городе гастролировала опера. Весенний театральный сезон уже подходил к концу. В тот день шла опера М.И. Глинки «Жизнь за царя», которая теперь называется «Иван Сусанин». Спектакль давался в праздничный день, и театр был переполнен до отказа зрителями. Опера шла с очень большим успехом: спектакль был хорошо подготовлен, и исполнители, что называется, были в ударе в этот вечер. Не только главные, но даже и второстепенные партии исполняли артисты, обладавшие хорошими вокальными и сценическими данными. Казалось всё шло благополучно. Но вдруг антракт перед последним действием оперы неимоверно затянулся. Зрители беспокойно хлопали в ладоши, требуя окончания спектакля, но безрезультатно. Прошло полчаса, а спектакль всё ещё не возобновлялся. Зрители стали нервничать. Прошёл час, а положение дел не изменилось. Среди зрителей вспыхнуло недовольство, кое-кто уже стал требовать возвращения денег, уплаченных за билеты. В конце концов, в театре поднялся невообразимый шум, и только тогда музыканты заняли свои места в оркестре, и спектакль благополучно закончился. Оказалось, что антрепренёр почему-то задерживал выдачу зарплаты работникам театра и исполнителям, опасаясь, как бы он не скрылся с их трудовыми деньгами, категорически заявили антрепренёру, что если он немедленно не выдаст зарплату, они кончать спектакль не будут. Антрепренёру не оставалось ничего другого, как удовлетворить это справедливое требование: иначе, ему пришлось бы вернуть деньги зрителям. Никаких профсоюзов тогда ещё не существовало, и трудящимся приходилось самим отстаивать свои права всеми доступными им средствами, включая забастовки. Интересно остановиться на репертуаре симбирского театра тех лет. Главные режиссёры, насаждавшие на нашей сцене малохудожественные пьесы, при всём желании не могли закрыть доступ в симбирский театр драматургии М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, И.С. Тургенева, А.Н. Островского, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, А.М. Горького, а также произведениям зарубежных драматургов-классиков – Мольера, В. Шекспира, Ф. Шиллера, А. Дюма и других. Все произведения классического репертуара, поставленные на нашей сцене, надолго оставались в памяти зрителей благодаря хорошей игре артистов, сумевших полностью донести до зрителей идейное и художественное богатство исполняемых произведений. Но особенно сильное, я бы сказал даже неизгладимое, впечатление в те годы оставалось навсегда у наших зрителей от пьес А.М. Горького «Мещане», «На дне», «Враги» и др. В первые годы текущего столетия они казались чем-то новым, непохожим на все остальные драматические произведения, поставленные на сцене симбирского театра. Они открывали зрителям какой-то новый мир, предвещали, казалось, в недалёком будущем наступление каких-то новых, волнующих событий, способных решительно всколыхнуть стоячее болото обывательщины. Хотя прямых призывов к ниспровержению самодержавия и революции в этих произведениях А.М. Горького и не было, зрители всё же ощущали её веяние во время спектакля, и уходили с этих спектаклей в приподнятом настроении. Вот почему местные власти всякими способами старались препятствовать постановке пьес А.М. Горького на сцене симбирского театра и сокращали количество уже разрешённых спектаклей. Пьесы А.П. Чехова, в которых жестокой критике подвергалось буржуазно-помещичье общество, встречались зрителями восторженно, особенно «Вишнёвый сад». В конце XIX и в начале ХХ века на сцене симбирского театра ставились пьесы многих дореволюционных драматургов, которые уже давно сошли со сцены (Сумбатов, Персианинов, Чириков и другие), но в те времена пользовались популярностью у некоторой части зрителей. В годы реакции на нашей сцене с успехом шли пьесы Леонида Андреева («Жизнь человека», «Савва» и др.). В Симбирске до революции не было более или менее выдающихся драматургов. Отдельные произведения симбирских авторов были бездарными, и успехом не пользовались. Так, например, было с пьесой «Устои» (из крестьянской жизни) местного драматурга Никольского. В студенческие годы мне пришлось познакомиться с этой пьесой в рукописи, и она мне показалась нудной. Раз или два она была поставлена на нашей сцене, а затем канула в Лету, несмотря на то, что артисты добросовестно отнеслись к её постановке в нашем театре. Другие пьесы симбирских драматургов мне неизвестны, но мне приходилось слышать, что помимо Никольского, в Симбирске были драматурги, но очевидно, ничем достойным они себя не ознаменовали, и едва ли ставились на сцене. В наши дни в Ульяновском областном драматическом театре в течение зимнего сезона одни и те же пьесы идут по нескольку десятков раз. В дореволюционное время одна и та же пьеса в течение зимнего сезона (приблизительно полгода) на сцене симбирского театра шла не более 5 раз. Исключения были весьма редки. Это объясняется не только тем, что в дореволюционном Симбирске жителей было гораздо меньше, чем в нынешнем Ульяновске: такое положение дела диктовалось материальными соображениями, ибо иначе театр не мог бы существовать за отсутствием денежных средств. Зрители требовали разнообразного репертуара. Ведь антрепренёр, как правило, никогда не получал никакой ссуды и вёл дело на самоокупаемости театра: меценаты раскошеливались на театр не очень часто. К тому же ему приходилось немало выкладывать за аренду театра. В те времена каждый актёр, имеющий определённое амплуа, насчитывал в своём репертуаре более или менее значительное количество хорошо подготовленных ролей в тех пьесах, в которых он уже не один раз выступал на сцене в течение предыдущих сезонов. Однако новые пьесы всё же появлялись и в немалом количестве. Новинки сплошь да рядом приходилось готовить к постановке спешным порядком. Антрепренёр торопил главного режиссёра, да и зрители требовали их скорейшей постановки. У артиста иной раз прямо-таки не хватало времени, чтобы как говорят вжиться в образ, поэтому иной раз ему и приходилось играть под суфлёра. Бывало, конечно, и так, что актёр, не успевший освоить новую роль, в ходе спектакля вносил в пьесу отсебятину, но благодаря его ответственности и находчивости, она большей частью не вносила диссонанса в спектакль. В те далёкие времена на симбирской сцене в разное время играло немало хороших артистов. Всех их я теперь вспомнить не могу. Вот поэтому-то я и остановлюсь на творчестве только тех симбирских драматических артистов, имена и деятельность которых не изгладились из моей памяти вплоть до настоящего времени, хотя с тех пор прошло уже 50–70 лет. Наиболее сильное прелестное впечатление до сих пор у меня сохранилось от творчества таких бесспорно выдающихся провинциальных артистов как Олигин, Кремнёв, Леонов и Пузинский, игравших на нашей сцене в поздние годы XIX и в первые годы ХХ века. Я до настоящего времени отчётливо помню Олигина в роли Арбенина в драме М.Ю. Лермонтова «Маскарад», его внешний облик, интонации, жесты, выражение лица. Мятущуюся душу Арбенин-Олигин сумел раскрыть ярко и доходчиво. У Олигина не было сценических штампов. Он всегда умел находить необходимые нюансы в каждом отдельном случае, и это неизменно создавало ему большой успех на сцене. Не менее яркое впечатление у меня осталось от исполнения Олигиным роли Гамлета в одноимённой трагедии В. Шекспира. В его интерпретации Гамлет становился вполне понятным зрителям, а знаменитый монолог «Быть или не быть» неизменно вызывал массовые овации. На всех ролях Олигина я останавливаться не буду. Скажу только, что так же увлекательно он играл и в других ролях своего репертуара (Фердинанд в драме Ф. Шиллера «Коварство и любовь», Паратов в драме А.Н. Островского «Бесприданница», Гаев в пьесе А.П. Чехова «Вишнёвый сад» и др.). Артист Кремнёв был также оригинален и разнообразен в своём творчестве. Он умел находить яркие краски в раскрытии внутреннего мира героев драмы. Особенно ярко он мне запомнился в роли Несчастливцева («Лес» А.Н. Островского), сумел показать благородство, непримиримую вражду ко лжи и лицемерию этого провинциального трагика. Запоминающийся образ Фамусова («Горе от ума» Грибоедова) в интерпретации Кремнёва показал, что и в роли московского барина, этот артист сумел найти нужные краски для подчёркивания его взглядов. Роль неудачника Нехотина («Лишённый прав» И.Н. Потапенко) была также одной из лучших в репертуаре Кремнёва. К тому же он обладал удивительно красивым волнующим зрителя голосом. Большим творческим диапазоном обладал Леонов. Его талант был разносторонним. Миролюбов, так же, как и Леонов, был хорошим комиком, но репертуар его был более узок. Он выступал преимущественно в русских классических комедиях, а Леонов был одинаково хорош и в русских и зарубежных пьесах и в классических и в современных произведениях драматургии малоизвестных авторов. Я до сих пор отлично помню этого артиста в роли Журдена («Мещанин во дворянстве» Мольера), замечательным исполнением которой он снискал у зрителей заслуженный успех. Ему весьма удалось показать пустое зазнайство Журдена, невежество человека, пытающегося усвоить внешний дворянский лоск. В образе Журдена Леонов ловко осмеял его глупость, показал заслуженно наказанное тщеславие и заставил зрителей от души смеяться над этим персонажем. Леонов талантливо исполнял роль слуги Осипа в комедии Н.В. Гоголя «Ревизор». Его размышления о своём пустом и недалёком барине (Хлестакове) во втором акте комедии всегда сопровождались аплодисментами. Леонов играл роли во многих пьесах А.Н. Островского. До сих пор не могу забыть исполнение Леоновым роли Счастливцева («Лес» А.Н. Островского). Но потрясающее впечатление он произвёл на меня в роли Шмаги («Без вины виноватые» А.Н. Островского). Его реплика в последнем действии о том, что в жизни артиста есть мгновение, когда его ничто не может удержать и он мчится, как пущенная из лука стрела: это когда застучат ножами и вилками и скажут, что кушанье поставлено, – неизменно вызывала бурю овации. Для того чтобы понять причину успеха, надо было слышать самому, как эта реплика была произнесена Леоновым. Оригинально Леонов исполнял и роль слуги Фирса в комедии А.П. Чехова «Вишнёвый сад». Не менее удавались Леонову и бытовые роли в комедиях авторов того времени «Скандал в благородном семействе», «Прежде скончались – потом повенчались» и др. Артист Пузинский был бесподобен в исполнении ролей комических старух. Игра его была настолько проста и естественна, что человек совсем не знающий этого артиста, с трудом поверил бы, что женскую роль играет мужчина: ведь времена Шекспира, когда обычно все женские роли исполнялись мужчинами, уже давно прошли. Мне навсегда запомнилось исполнение Пузинским роли госпожи Простаковой в комедии Д.И. Фонвизина «Недоросль»: настолько правдив был он в этой роли. Из числа артисток драмы, выступавших на сцене симбирского театра в конце прошлого и в начале нынешнего века, мне особенно ярко запомнились две: Астрова и Орловская, пользовавшиеся вполне справедливым успехом. Достойной партнёршей К. Олигина в драме М.Ю. Лермонтова «Маскарад» была Астрова, с необыкновенной увлекательностью исполнявшая роль Нины. В последней сцене этой драмы (смерть Нины) её актёрское мастерство достигало высшего уровня и потрясало зрителей. Её интонации и жесты волновали зрителей, никакой фальши, никакой надуманности в её игре не было и следа, и именно это, покоряя зрителей, устанавливало прочный контакт артистки со зрительным залом. Если в роли Нины Астрова пленяла зрителей обаянием женственности, то в роли Офелии («Гамлет» Шекспира) она покоряла всех обаянием душевной чистоты юной девушки. Отчётливо мне запомнилось талантливое исполнение Астровой роли Софьи («Горе от ума» Грибоедова), Ларисы («Бесприданница» А.Н. Островского). Благодаря своему таланту Астрова умела донести до зрителей и роли в весьма посредственных пьесах, каких в те годы бывало немало. Так, например, я и сейчас хорошо помню Астрову в роли Пашеньки в одноимённой пьесе Перманиповой, хотя содержание этой пьесы уже давно изгладилось из моей памяти. Не менее ярким был артистический талант и Орловской. Очень сильное впечатление на меня произвело исполнение ей роли Луизы («Коварство и любовь» Ф Шиллера). Но в роли Катерины («Гроза» А.Н. Островского) она, что называется, достигла кульминационного пункта в раскрытии своего таланта драматической актрисы. Её монологи, особенно монолог последнего действия – это шедевр драматического искусства. Она волновала зрителей настолько, что некоторые женщины плакали во время спектакля. Впоследствии мне приходилось видеть в этой роли столичных артисток, например, М.Г. Савину, и я нахожу, что Орловская очень немного им уступает в роли Катерины. Очень много своего таланта Орловская вложила в исполнение роли Марии Стюарт в трагедии Ф. Шиллера. С необычайно сильным накалом Орловская исполнила проникнутую глубоким драматизмом, роль молодой женщины в одной из зарубежных пьес. Но что это была за пьеса, я теперь вспомнить не могу. Мне помнится, что называлась она «Казнь на Гревской площади», но было ли это название драмы или только подзаголовок, теперь установить не могу. Многие роли сыграли в симбирском театре Астрова и Орловская, но припомнить их настолько, чтобы написать о них что-нибудь конкретное, у меня нет больше возможности. В давние времена было принято после драмы или трагедии ставить водевиль – одноактную весёлую комедию с музыкой, пением, а иногда и с танцами. В конце прошлого и в первые годы текущего столетия стяжала свою заслуженную известность у симбирских зрителей исполнением водевильных ролей Бартеньева. Она весьма ярко и правдиво исполняла роли молодых девушек, то простодушных, то кокетливых, то наивных, то лукавых, то скромных, то озорных. Вдобавок она была музыкальна, обладала небольшим по диапазону, но весьма приятным серебряным сопрано и с большим успехом исполняла в водевилях русские или украинские народные песни, а также романсы М.И. Глинки, П.И. Чайковского, Ф. Шуберта и других композиторов. Бартеньева с успехом исполняла роли молодых девушек и в комедиях, например, роль Марии Антоновны в комедии Н.В. Гоголя «Ревизор», а также роль молодой героини и в комедии польской писательницы Запольской «Оболтусы и ветрогоны». Иногда та или иная артистка запоминалась только в одной какой-нибудь роли. Так, например, артистка Кодинец мне запомнилась только в роли молодой девушки в комедии «Девушка с мышкой», хотя сама эта комедия давно уже изгладилась в моей памяти: по-видимому, она принадлежала к числу второстепенных произведений драматургии. В те далёкие годы интересно проводились в симбирском театре встречи Нового года. В самый канун Нового года в театре обыкновенно ставилась какая-нибудь небольшая незамысловатая комедия, вроде «В горах Кавказа» Иртеньева, с таким расчётом, чтобы спектакль кончился не позднее 11 часов 30 минут ночи. После спектакля обычно зрители не расходились по домам: впереди ещё предстоял большой бал-маскарад. Ровно в полночь по всему городу раздавался колокольный звон: во всех церквах служили молебны о благополучии в наступающем новом году, мирном времени. Большинство зрителей уходило из театра в кафедральный собор, находившийся на площади, неподалёку от театра, чтобы посмотреть на торжественное зрелище архиерейского богослужения и послушать действительно великолепный архиерейский хор и на редкость красивый голос (бас) симбирского протодиакона Ильина, сын которого впоследствии стал известным артистом русской оперы. По окончании молебна все снова возвращались в театр, и начинался бал-маскарад, во время которого в театре царило непринуждённое веселье вплоть до самого утра. Импровизированный концерт, в котором также принимали участие и некоторые артисты театра, наряду с любителями, сменялся играми, танцами, шутками. Интересно при этом отметить, что в те времена никаких штатных массовиков, культурников, затейников и т.п. не существовало и все новогодние развлечения в театре исключительно строились по инициативе самодеятельности широких масс зрителей. Среди них всегда находились остроумные организаторы игр, дирижёры танцев и т.п., хорошо известные дирекции по прошлым сезонам. Они-то и руководили в этот вечер всеми развлечениями в театре, разумеется, бесплатно из любви к искусству. Никаких беспорядков и пьяных дебошей я не замечал в театре в новогодний вечер, хотя ресторан и был связан с театром внутренним ходом, в который зрители выходили, когда им вздумается. Администрация театра и полиция строго следили за порядком в театре, в зародыше пресекали нежелательные инциденты и не допускали в театр пьяных. Пишущему эти строки приходилось бывать на таких вечерах в театре. И всегда они оставляли после себя жизнерадостное настроение. Маскарадные костюмы нередко бывали оригинальными и вызывали восхищение присутствующих. За лучшие костюмы и пляски устанавливали ценные призы. Бывали случаи, когда полиция удаляла из театра лиц, костюмы которых имели нежелательную политическую окраску и могли взволновать присутствующих на балу в нежелательном для властей направлении. Так, однажды был выдворен из театра человек, одетый в костюм опричника с метлой и собачьей головой, как это было при Иване Грозном. Этот костюм был признан предосудительным и непозволительным, поэтому его владельцу было предложено покинуть театр. В симбирском театре, в описываемое мною время, имелся малый (человек 20–25) симфонический оркестр, которым дирижировал Ф.П. Яковлев, умерший недавно, уже в первые годы после Великой Отечественной войны. Перед началом каждого спектакля, а также в антрактах оркестр исполнял весьма удачно, подобранные именно к данному спектаклю музыкальные пьесы, которые вполне гармонировали с содержанием пьесы и тематически были увязаны с ним. Во время исполнения водевилей, а также и некоторых пьес, кроме того, оркестр аккомпанировал певцам, а иногда по ходу действия играли и танцы. Композиторы-классики (Бетховен, Глинка, Чайковский, Мендельсон и др.) написали специальную музыку для некоторых драматических спектаклей: Бетховен – к трагедии «Эгмонт», Глинка – к трагедии Кукольника «Князь Холмский», Чайковский – к сказке А.Н. Островского «Снегурочка», Мендельсон – к комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь» и др. Все эти, а также и многие другие пьесы, специально написанные для драматических спектаклей, прочно вошли в репертуар оркестра симбирского театра. Ф.П. Яковлев, весьма опытный музыкант, обнаружил хороший вкус в подборке пьес для оркестра. Выступление оркестра под его управлением всегда было успешным. Не могу пройти мимо одной талантливой традиции далёкого прошлого, бытовавшей до революции во всех театрах России, но в наши дни исчезнувшей безвозвратно. Я имею в виду бенефисы, являвшиеся своего рода артистическими именинами того или иного актёра. По существовавшим тогда в театральном мире правилам, каждый ведущий актёр при заключении контракта обязательно получал бенефис в продолжение зимнего сезона. Этот личный праздник актёра в большинстве случаев проходил торжественно. Для своего бенефиса актёр выбирал пьесу сам, обычно такую в которой он играл главную роль, наиболее выигрышную для него. Бывало и так, что бенефициант для праздничного спектакля выбирал не пьесу целиком, а отрывки (отдельные действия и сцены) из таких пьес, в которых он в разное время имел выдающийся успех. Цены на бенефисные спектакли всегда назначались повышенные. При этом цены на билеты были там выше, чем больше была популярность бенефицианта в нашем городе, чем больше его любили зрители. На бенефисы названных мною выше артистов билеты брались нарасхват, так что в день спектакля у кассы висел аншлаг, что все билеты проданы. Излишек, сверх обычной цены театральных билетов, всегда поступал в полное распоряжение бенефицианта. Но большей частью ему мало оставалось денег от бенефисного спектакля: по существовавшей издавна традиции по окончании спектакля бенефициант устраивал для собратьев по искусству, товарищеский ужин за свой счёт. Правда, иногда, бенефисный ужин устраивали почитатели таланта актёра-именинника, но это было не так уж часто. Во время бенефисного спектакля любимые артисты из числа тех, которых я назвал выше, получали от зрителей ценные подарки. Бенефисы бывали не только индивидуальные, но и коллективные: устраивались бенефисы вспомогательного состава театра, оркестра и т.д. Во время бенефисных спектаклей в театре неизменно царило праздничное оживление. Вызывали бенефицианта без конца. В Симбирске любили бенефисные спектакли; несмотря на повышенные цены, зрители охотно шли в театр. Однако надо оговориться, что бенефис был не только праздником, но и в какой-то мере проверкой того, насколько зрители ценят того или иного артиста. Если ведущий артист впервые появлялся на сцене симбирского театра в зимнем сезоне, оказался весьма посредственным и не сумел снискать симпатии зрителей, то его бенефис проходил без обычного в таких случаях успеха, и ему самому приходилось распространять билеты на свой спектакль, чтобы не играть в полупустом зале. Именно так и случилось в последние годы прошлого века с актёром Моревым, который после неудачного бенефиса вскоре покинул наш город, не дождавшись конца зимнего сезона. Антрепренёр, видя полнейшую непопулярность Морева, не стал его задерживать в театре. Закрытие зимнего сезона в симбирском драматическом театре всегда проходило торжественно. Во время последнего в данном сезоне спектакля, зрители, по сути дела, выражали своё отношение к работе театра за данный период времени в целом, а также давали оценку мастерству артистов театра. Конечно, коллективы артистов были различные – более сильные или менее сильные, и в связи с этим прощальные спектакли проходили неодинаково торжественно. Однако следует отметить, что в подавляющем большинстве случаев они выражали положительное отношение зрителей к артистам театра. Нередко труппе артистов в последний вечер преподносились торжественные адреса от общественных организаций, например, от общества любителей изящных искусств, от общества воспомоществования частному служебному труду и тр. Иногда, правда очень редко, приветственный адрес труппе преподносился и от Симбирской Городской Думы. Это бывало тогда, когда Городским головой был какой-нибудь театрал, ценитель искусства, человек культурный. Так, например, иногда бывало в те годы, когда Городским головой был Л.И. Афанасьев. Во время прощального спектакля, в момент чествования при открытом занавесе, вся сцена обычно была уставлена цветами, преподнесёнными артистам почитателями их таланта, немало бывало преподнесено и ценных подарков. Полюбившихся зрителям артистов всегда просили приезжать в Симбирск и в следующем сезоне. И популярные артисты, названные мною выше, играли на симбирской сцене в течение ряда лет. В симбирский драматический театр приезжали иногда на гастроли выдающиеся артисты, как братья Адельгейм, Орленев и др. Излишне говорить, что такие гастроли, впрочем, довольно редкие, были настоящим праздником для симбирских театралов. В весенний и летний сезоны сцена симбирского театра обыкновенно предоставлялась в распоряжение музыкальных театров. В течение многих лет, обычно весной, когда в садах цвели фруктовые деревья, в школах полным ходом шли экзамены, в симбирском театре гастролировала замечательная труппа украинских артистов под управлением Кропивницкого. «Вий», «Катерина» Шевченко, «Ой не ходи, Грицю, тай на вечорницы» и многие другие украинские музыкально-драматические произведения пользовались неизменным успехом у симбирских зрителей. Украинские артисты обладали очень хорошими вокальными и сценическими данными. Обязательными были в их репертуаре «Вечорницы» (музыка Нищельского) и вдвойне обязательный «Запорожец за Дунаем» Гулак-Артёмовского. Спектакли украинцев оставляли яркое впечатление у симбирских зрителей. В 1902 году в Симбирске гастролировала весной итальянская опера. Каким ветром итальянцев занесло в Симбирск сейчас трудно сказать. Я лично не раз бывал на спектаклях итальянской оперы, и они оставили у меня очень хорошее впечатление. Само собой разумеется, в этой труппе не было никаких знаменитостей, но певцы обладали хорошими голосами и пели с присущей итальянцам экспрессией, поэтому их всегда слушали весьма охотно. Среди артистов оперы, гастролировавшей весной или летом в Симбирске, редко встречались выдающиеся певцы, как, например, был Шаповалов, Манакин, баритон Леонидов, сопрано Гронская и др. В симбирском театре оперные спектакли ставили также и певцы-любители. Ими руководил Никитин, работавший в Земстве, человек, бесспорно, музыкальный и хороший оперный дирижёр. В первые годы текущего столетия певцы-любители начали свои постановки в театре с нетрудных вещей. Я помню, первой постановкой коллектива любителей музыки была одноактная музыкальная пьеса «Цыганские романсы в лицах». Это была музыкальная мозаика, то есть в ней не было оригинальных мелодий, сочинённых каким-либо определённым композитором, но вся музыка состояла из отрывков из песен или романсов. Музыка была весьма удачно скомпонована, так, что получалось единое законченное произведение с ариями, мелодическими речитативами с прочими оперными атрибутами. После постановки этой пьесы любители стали ставить оперы («Русалка», «Евгений Онегин» и др.). Во время этих постановок театр всегда был переполнен. Оперы шли в сопровождении оркестра, который был не очень большим, но играл весьма слаженно благодаря кропотливой работе с оркестрантами дирижёра Никитина, большого энтузиаста. В дни, свободные от спектаклей, в симбирском театре иногда устраивались концерты, но, вообще говоря, концерты большей частью давались в зале Дворянского собрания (ныне Дворец книги имени В.И. Ленина). В концертах принимали участие выдающиеся мастера искусств: знаменитые певцы, начиная с Л.В. Собинова, выдающиеся артисты драмы, оперетты, балета. Разумеется, устраивались иногда и концерты художественной самодеятельности в театре. Среди любителей того времени ярко выделялись такие певцы, как Емельянов, врач, который выступал на концертах в Симбирске, будучи сначала студентом, а затем – врачом. Его исполнение всегда было на высоком профессиональном уровне: он вполне мог бы быть оперным артистом, так как учился пению у профессиональных оперных артистов в Казани. Так же высоко стояло исполнительское мастерство Л.Н. Сахаровой (меццо-сопрано), жены врача-хирурга. Она обладала замечательно обширным по диапазону приятным голосом, которым владела вполне свободно. Говорят, она училась вокальному искусству в Италии, собираясь стать профессиональной артисткой оперы, но жизнь заставила её, так же как и Д.М. Емельянова, пойти по другому пути. Я не могу утверждать, что это было именно так, но, неоднократно слушая этих певцов, я пришёл к выводу, что они были бы в опере незаурядными артистами. Семья Сахаровых была музыкальная. Сын Л.Н. Сахаровой, М.И. Сахаров, недавно умерший, работал в ГАБТ в качестве концертмейстера. В заключение хочется сказать о контингенте зрителей симбирского театра в те годы. Аристократическая прослойка в Симбирске была невелика. На зиму в Симбирск приезжали из деревень помещики, среди которых много было театралов. Большая часть зрителей состояла из представителей трудовой интеллигенции. В Симбирске тогда не было ни одного вуза, но было много средних школ как общеобразовательных, так и специальных. Учителя, врачи, служащие государственных частных учреждений, работники банков (их в Симбирске было около десятка), торговой сети и др. были постоянными посетителями театра. Купцы тоже посещали театр, хотя за редким исключением, в искусстве не разбирались. Учащимся старших классов разрешалось посещать далеко не все вечерние спектакли, да они большей частью ходили в театр с родителями. Для учащихся младшего и среднего возраста устраивались специальные утренники, на которых ставились сказки и пьесы классического репертуара. В Симбирске было много ремесленников (портных, сапожников, часовщиков и др.), и подавляющее большинство их было любителями театра. Симбирск вообще был театральным городом. Вот потому-то некоторые предприниматели и артисты приезжали в Симбирск несколько сезонов подряд. Некоторых артистов симбирской драмы подвизавшихся на сцене нашего театра ещё в конце прошлого столетия, мне пришлось увидеть на сцене симбирского театра спустя много лет. Артистку Астрову, которая во дни моей юности была молодой и своей великолепной игрой на сцене производила на меня чарующее впечатление, мне пришлось встретить ещё раз на симбирской сцене почти через двадцать лет, в конце Первой мировой войны (1916 г.). Летом она с труппой приезжала в Симбирск на гастроли, уже, будучи в годах. Да и я в это время уже не был зелёным юнцом, а преподавателем гимназии в Екатеринбурге (ныне Свердловск). Глядя на эту, далеко уже не юную артистку, я особенно ярко осознал, как неумолимо действует время на людей. Передо мной на сцене была женщина бальзаковского возраста. Не было уже у неё той стройной, я бы сказал, воздушной фигуры, изящной лёгкости движений, да и тембр голоса значительно изменился, утратив своеобразную звонкость. И всё-таки она была прекрасна и в этом зрелом возрасте и так же пленяла зрителей обаянием своей личности и талантом. К чести Астровой, следует сказать, что она, подобно некоторым актрисам, не стала вступать в конфликт со временем и природой и перестала играть на сцене роли молодых девушек и женщин. В новом своём репертуаре она производила на зрителей не меньшее впечатление, чем в прежнем, во дни своей юности: искусство перевоплощения на сцене ей удавалось вполне, а это для актёра очень важно. И вот, когда артистку, исполнявшую на сцене 20 лет тому назад роли Нины («Маскарад» Лермонтова) и Офелии («Гамлет» Шекспира), я увидел в роли Кручининой («Без вины виноватые» А.Н. Островского), то убедился в том, что время властно над человеческим телом, но не властно над талантом художника: двадцать лет ничуть не ослабили таланта Астровой, а, наоборот, за это время он ещё более развернулся, но только в другой плоскости. А вот артиста Леонова время почти не изменило: и через 20 лет он играл так же, как и в дни своей молодости, даже, пожалуй, лучше. На этот раз я увидел его в роли Шмаги («Без вины виноватые» А.Н. Островского). Я убедился, что за истёкший период Леонов немало поработал над этой ролью, нашёл новые нюансы, и в его исполнении эта роль зазвучала по-новому, особенно в последнем акте, где Шмага говорит, что артиста ничто не может удержать и он мчится, как пущенная стрела, в тот момент, когда застучат ножами и вилками и объявят: «Кушанье поставлено». Надо было слышать эти слова Шмаги в исполнении Леонова, видеть его жесты, выражение лица, чтобы убедиться в талантливости этого артиста. В 1916 году я видел Леонова на сцене театра в Кисловодске и там он имел успех не меньший, чем в Симбирске. Остальные артисты в более позднее время я уже не видел. В связи с рассказом о контингенте симбирских театров мне вспомнился один очень интересный случай, связанный с симбирским театром и характеризующий театральные нравы прошлого. До революции священникам (служителям религиозного культа) было категорически запрещено посещать театр и вообще светские зрелища, считавшиеся греховными. Священники могли пьянствовать, развратничать, хулиганить, но так, чтобы это не предавалось огласке, и за это их не наказывали, хотя и все знали об их предосудительном поведении. Духовенство в те годы действовало по тому же принципу, что и Фамусов в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума»: «Грех не беда, молва нехороша». Но появиться на спектакле, хотя бы тогда, когда в театре шла пьеса, получившая мировое признание и вполне серьёзная, священник не мог. Посещение театра вменялось священникам в вину, и они подвергались наказанию за это, как за тягчайшее преступление, влекущее за собой суровое наказание. Вот какой случай я слышал от своих родных. В последние годы прошлого столетия в Симбирском кадетском корпусе преподавал Закон Божий священник Алексей Николаевич Игнатьев. Это был для своего времени передовой человек, либеральный, большой любитель музыки и пения. Он неплохо играл на скрипке, обладал приятным голосом и хорошо пел народные песни, романсы и оперные арии, разумеется, только в среде близких людей, так как это считалось непозволительным для священника. Будучи большим любителем оперы, Игнатьев был лишён возможности бывать в театре. И вот однажды в Симбирск приехала на гастроли очень хорошая оперная труппа. В неё входили такие выдающиеся певцы, как Касторский, Камионский (грамзаписи их голосов сохранились до наших дней и иногда передаются по радио), Писарев и его жена Писарева, Марусина. Именно в таком составе шла опера П.И. Чайковского «Евгений Онегин». Доступ в театр священнику был закрыт, и это его удручало. Соблазн послушать оперу был очень велик. По совету своих друзей, А.Н. Игнатьев всё же решил рискнуть и пойти вместе с ними в театр на этот спектакль. Специально для этого сняли литерную ложу с аванложей, где во время антрактов можно было находиться незаметно для зрителей. Для посещения театра Игнатьев одел праздничный костюм, свои длинные волосы заправил за воротник. В те времена художники, подобно Ленскому, носили «кудри чёрные до плеч». Игнатьев в таком наряде вполне мог бы сойти за художника для людей, его совершенно не знающих. Всё шло хорошо. Каждый антракт Игнатьев скрывался в аванложе и занимал своё место в ложе только тогда, когда огни в зрительном зале потухли и занавес поднимался. Тайком наблюдая в бинокль из своего убежища за зрительным залом, Игнатьев пришёл к выводу, что в театре нет людей, знающих его в лицо, осмелел и решил, что опасность уже миновала. Но он не учёл того, что он не мог увидеть зрителей, которые сидели с той же стороны театра, что и он, выше его ярусом или ниже. Во время последнего антракта Игнатьев открыто появился в ложе и стал рассматривать зрителей в бинокль. Надо же было именно в этот момент случиться так, что в соседнюю ложу как раз в это время пришёл к своим знакомым купец Зеленков. Он был старостой церкви при Кадетском корпусе и, конечно, отлично знал Игнатьева в лицо. Зеленков был слегка подвыпивши. Увидев Игнатьева, он сразу узнал его, несмотря на перемену в его костюме. Он удивился тому, что священник находится в театре и громко воскликнул: – Отец Алексей, никак это ты? Как это ты сюда попал? Вот удивительно! Игнатьев смутился и стоял, ни жив, ни мёртв, не зная, что ему делать. Наконец, он овладел собой и, изменив голос, сказал: – Вы ошиблись. Вы принимаете меня за кого-то другого. – Ха-ха-ха! Меня не проведёшь. Теперь я точно вижу, что это ты, отец Алексей. Зеленков стал кричать во всё горло, и зрители стали обращать внимание на этот инцидент. Игнатьев вынужден был немедленно удалиться из театра, так и не дослушав оперу до конца. Он опасался, что посещение оперы повлечёт за собой неприятности. К счастью для него, всё обошлось благополучно: никто в театре в лицо Игнатьева не узнал, а Зеленков умолчал об этой встрече, будучи человеком культурным. Духовенство имело возможность открыто бывать в театре только в том случае, когда там давался концерт духовной музыки, на который приезжал даже архиерей. В духовных концертах принимал участие сводный хор, которым управлял регент архиерейского хора С.П. Ягодинский. В духовных концертах принимали участие также и солисты. Известно, что замечательные русские композиторы П.И. Чайковский, Н.А. Римский-Корсаков и другие писали произведения для церковного богослужения. Известна, например, литургия П.И. Чайковского, в исполнении которой в Петербурге принимали участие артисты оперы. Такие концерты были подготовлены хорошо и пользовались в Симбирске большой популярностью. Вполне естественно, что на такие концерты приходили во множестве не только духовные лица, но и также и светские зрители, так как исполнение всегда стояло на очень высоком художественном уровне. *** В заключение я считаю необходимым отметить, что в конце прошлого и в начале текущего столетия симбирский драматический театр среди театров Поволжья стоял далеко не на последнем месте. Мне отлично известно, что очень многие зрители, даже приезжавшие в Симбирск из других больших городов России, хорошо отзывались о симбирском театре того времени. И у меня он оставил самое лучшее впечатление. После революции 1905 года в нашем театре появилась новая плеяда артистов, но я в это время уже учился в Петербурге и видел их только во время приезда в Симбирск на каникулы. И всё-таки кое-каких артистов я запомнил. Олигина сменил Пясецкий (?), также ставший любимцем публики. Он был неподражаем в роли Кипа в драме «Кип или Гений и беспутство». В популярной пьесе Чирикова «Лесные тайны» мне запомнились Лидия Лесная и особенно Муромский в роли художника (фавна). Об этом периоде, предшествующем Первой мировой войне, я подробно написать не могу. *** Воспоминания мои подошли к концу. Я знаю, что они далеко не исчерпывающие, но я сделал, что мог. И я кончаю словами Пушкина: На старости я сызнова живу, Минувшее проходит предо мною. |
Похожие:
 |
Социалистические Штаты Америки «хот-догами» скрывались малосъедобные сосиски, по сравнению с которыми наша «чайная» колбаса показалась бы деликатесом. И мне даже... |
 |
Председателя секции московских спаниелистов в годы ее процветания посвящаю «злым утятником», не мысля себя без результативной утиной охоты, я завел себе в пятидесятых годах первого спаниеля. Он не был удачен.... |
|
М. А. Ульянов. Рыцарь театра 3 Читать Михаил Астангов: Статьи и воспоминания. Статьи и воспоминания о М. Ф. Астангове / Сост. Н. Э. Альтман и О. Н. Россихина. М.: Искусство,... |
|
Ионизаторы воздуха, "Цептер" и его новинки. Письмо Нам обоим одинаково нравиться Ваш подход к своему душевному состоянию и здоровью. Мне 40 лет, а дочке 16. Дочка даже попросила распечатать... |
|
Юркова Надежда Григорьевна Но вот занятие журналистикой (пусть и на таком локальном уровне), а уж тем более написание статей никогда ранее не входило в сферу... |
|
Дар тому, кто рожден летать Но мне почему-то никак не удавалось заставить его в это поверить редчайший случай встречи с испуганным до патологического состояния... |
|
Комитета Государственной Думы по охране здоровья на тему: " Законодательные... Председательствующий. Добрый день, уважаемые коллеги, приглашенные, гости. Позвольте мне открыть парламентские слушания, посвященные... |
|
Майя Новик «Зона свободы» Впрочем, недавно, то есть всего десять дней назад, я была уверена в собственной тренированности и выносливости, и даже в том, что... |
|
Мне не раз доводилось слышать от разных людей: "Энергетики особенные люди". Почему? Мне не раз доводилось слышать от разных людей: "Энергетики — особенные люди". Почему? Все отвечали одинаково: "Они ходят под таким... |
|
Дорогие мои земляки москва Вд в 1945 году, 11 февраля, русский, женат. Мои родители были жертвами политических репрессий, имевших место в СССР в различные годы.... |
|
Собачья жизнь Собаки бывают разных пород, мастей и размеров. Они наши самые верные и преданные друзья. Их мысли поглощены только нами, но и немного... |
|
Собрание представителей сердобского района пензенской области решени е В целях обеспечения эффективности функционирования экономики Сердобского района и повышения качества уровня жизни населения в 2010-2013... |
|
Томпсон Ангелы Ада перевод Алекса Керви Оглавление Моим друзьям, которые подбрасывали мне деньжат и милостиво позволяли мне быть безработным. Ни один писатель не сможет без них творить.... |
|
Закон и пророки до Иоанна; с сего времени Царствие Божие благовествуется,... «Человечество приходит ко мне разными путями, но каким бы путем человек не приблизился ко Мне, на этом пути я приветствую его» |
|
Инструкция по охране жизни и здоровья детей в д/с и на детских площадках.... Цель: сохранение и укрепление физического и психического здоровья детей с учётом их индивидуальных особенностей |
|
Инструкция по охране жизни и здоровья детей в детском саду и на детских... Сохранение и укрепление физического и психического здоровья детей с учетом их индивидуальных особенностей |