Гл. 2. Житие протопопа Аввакума: история написания
Для того, чтобы понять, насколько устойчивы отдельные бытовые подробности в работе автора над своим произведением, напомним основные этапы его создания.
Аввакум был посажен в земляную тюрьму Пустозерска в 1667 г. и именно там, находясь в заточении, будто уже в могиле, неистовый протопоп активно начинает писать. За это время из-под его пера вышло около 90 сочинений60. До осуждения Аввакум проповедовал устно, напрямую общаясь с людьми. Количество его «духовных чад» было несоизмеримо больше, чем у любого другого проповедника. «Число их у него было очень велико и исчислялось многими сотнями, если не тысячами»61. Аввакум и сам пишет об этом:
А егда в попах был, тогда имел у себя детей духовных много, — по се время сот с пять или с шесть будет. Не почивая, аз, грешный, прилежал во церквах, и в домех, и на распутиях, по градом т селам, еще же и в царствующем граде, и во стране Сибиръской проповедуя и уча слову божию, — годов будет тому с полтретьяцеть62.
В Пустозерске у Аввакума остаётся только один способ общения с духовными детьми и проповеди истинной веры — слово. Так, протопоп обращает все силы на написание писем, грамот, и, конечно же, Жития.
Служение Богу было для него не просто выполнением обязанностей, возложенных на него саном, это был смысл его жизни, его долг. По словам Д. С. Лихачёва, жизнь Аввакума: «Его жизнь во всей её реальной сложности — это часть его проповеди, а не проповедь часть жизни»63. В начале Жития после рассуждений о Троице Аввакум высказал своеобразное кредо: «Сице аз, протопоп Аввакум, сице исповедаю, с сим живу и умираю»64.
Мысль о готовности «пострадать за Христа» ради истинной веры —сюжетообразующая у Аввакума. С ней так или иначе связаны основные эпизоды его биографии, выбранные им для включения в Житие. Приведём несколько примеров. Рассказ об участи боярыни Морозовой и её сестры Евдокии Урусовой Аввакум завершает такими словами:
Да что-петь делать? Пускай их, миленких! Мучася, небесного жениха достигнут. Всяко-то бог их препровадит век сей суетный и присвоит к себе жених небесный в чертог свой, праведное солнце, свет, упование наше!» (Курсив мой — Е. К.)65.
Показателен рассказ Аввакума и о своих сыновьях:
В те же поры и сынов моих родных двоих, Ивана и Прокопья, велено ж повесить; да оне, бедные, оплошали и не догадались венцов победных ухватити: испужався смерти, повинились66. (Курсив мой — Е. К.).
Таким образом, мы видим, как важно было дело проповеди для Аввакума. Он понимал, что на нём лежит великая ответственность, что его слова будут служить примером, опорой и поддержкой всем, кто нуждался в этом.
На это указывает и история его создания Жития, восстановленная и подробно описанная Н. С. Демковой67. На основании наблюдений и выводов предшествующих исследователей Н. С. Демкова восстановила истинную последовательность сохранившихся редакций Жития и дала их краткую характеристику. В результате ее анализа были получены следующие данные:
В авторской истории Жития было несколько этапов:
1) автобиографическое повествование в письмах, посланиях, «записках» (1664—1669);
2) написание первоначальной редакции Жития, протографа Прянишниковского списка (1669 — начало 1672 г.);
3) создание качественно иного типа повествования Жития, где преобладают эпизоды-новеллы, — текста редакции Б (первая половина 1672 г.);
4) появление стилистических вариантов текста — Б1 и Б2;
5) написание редакции А Жития — автографа Дружининского сборника (середина 1673 г.);
6) создание новой редакции Жития — В — автографа в сборнике Заволоко (конец 1674 — начало 1675 гг.)68.
Мы видим, насколько тщательно текст прорабатывался Аввакумом, не раз переделывался и изменялся. В основу нашего исследования был положен текст редакции А. Редакция А, по мнению Н. С. Демковой, наиболее точно отразила первоначальный замысел Аввакума. Поэтому в основу нашего исследования был положен текст именно этой редакции с уточнением в отдельных немногих случаях по другим редакциям.
Этот текст, написанный Аввакумом в 1663 г., и вошел в знаменитый Пустозерский сборник из собрания В. Г. Дружинина (БАН) и, что очень важно, он сохранился в автографе. Сборник состоит из четырех частей и примечателен тем, что был создан и составлен самими узниками Пустозерска (в основном дьяконом Фёдором) и изначально задумывался как завершённая книга. Житие Аввакума содержится в первой части вместе с пятой челобитной и циклом сочинений Аввакума (послание Симеону, письма к Маремьяне Фёдоровне и др.).
Как отмечает Н. С. Демкова, текст редакции А более подробный и «художественный», чем в других редакциях, так как в нём передаётся психологическое состояние автобиографического героя69. Исследовательница пишет:
В редакции А Аввакум полностью ощутил свободу от литературных условностей, он как бы играет с подвластной ему формой повествования, сам созидая и разрушая её, превращая подчас своё Житие в реальную беседу с читателями70.
Гл. 3. Основные проблемы в изучении творчества Аввакума во второй половине XIX в.
Сочинения протопопа Аввакума, а особенно его Житие, были известны в списках не только в старообрядческой среде, но и за её пределами. В 1861 г. Н. С. Тихонравов издал книгу, в которой, помимо списка Жития, содержались пятая челобитная Аввакума царю Алексею Михайловичу, а также поздние старообрядческие статьи71. Это первая публикация Жития, после которой к изучению текстов Аввакума вскоре обратились исследователи, что было обусловлено интересом российского общества к национальной истории, в том числе, к истории церкви и церковного раскола XVII в., а также интересом к наиболее известным личностям, сыгравшим видную роль в истории России, среди которых был и протопоп Аввакум. В первых исследованиях освещается его биография и роль в истории раскола72. С. А. Венгеров в статье об Аввакуме, помещённой в «Критико-библиографический словарь русских писателей и учёных», упоминал мнение историка С. М. Соловьёва, назвавшего Аввакума «Петром великим, только в обратную сторону»73. Агиографические сочинения рассматривались учеными в основном как как исторический документ74, дающий полноценную информацию о событиях позапрошлого века. Но отчасти затрагивались и проблемы, получившие развитие в работах лингвистов и литературоведов XX столетия. Наиболее значимыми из работ предшествующего столетия считаются исследования Н. И. Субботина75, С. А. Венгерова и А. К. Бороздина76. Остановимся на них подробнее, выделив лишь те вопросы, которые представляют интерес для нашего исследования.
Наиболее ранним является исследование профессора московской Духовной академии, обличителя раскола Н. И. Субботина, вышедшая в 1870 г. Его интересовал Аввакум не только как борец за веру, но и как знаменитый проповедник, что послужило поводом к рассмотрению ученым Жития и челобитных Аввакума не только как материала для изучения фактической стороны раскола и биографии выдающейся личности, но и как памятника литературы. Исследователя интересовали вопросы стиля, языка, характерных черт писательской манеры Аввакума, а также текстологические вопросы. Из-за сложности точной датировки всех сочинений протопопа, публикуемые тексты Н. И. Субботин расположил не в хронологическом порядке, а исходя из степени важности и однородности содержания, помещая в своем издании первым Житие как «наиболее важный и обширный памятник»77. Он называет Аввакума «замечательным народным проповедником своего времени, сохранившим для нас в редкой полноте и свежести живую народную речь, несмотря на всё своеобразие и оригинальность своего языка»78. Н. И. Субботин обращает внимание также на то, что списки отличаются по количеству «грубых» выражений, а также подчеркивает сознательный характер таких несоответствий. Причину постоянной «замены слишком грубых, площадных слов и выражений менее грубыми и даже церковно-библейскими» исследователь усматривает в ориентации Аввакума на адресата. Он приходит к выводу, что списки, изобилующие «площадными выражениями», принадлежат «старейшей, подлинной аввакумовской редакции»79 и такая резкость выражения является характерной чертой Аввакума как писателя. Особенно важной представляется нам мысль Н. И. Субботина о сознательной правке текста Аввакумом и использовании им в своих сочинениях грубой речи в качестве литературного приёма80. В конце 80-х гг. XIX в. С. А. Венгеровым была предпринята попытка создать свой знаменитый критико-библиографический словарь, в котором помещались бы и его личные исследования и заметки. В I томе Словаря содержится статья С. А. Венгерова о жизни и творчестве протопопа Аввакума, в которой отмечалось не только значение личности и роли Аввакума в истории церковного раскола, но и то, что Аввакум занимает важное место в истории русской литературы XVII в.81. С. А. Венгеров практически не разграничивает исторический подход к изучению текста с литературоведческим, в связи с чем он отдает должное Житию как историческому документу. Обращая внимание на тон и слог Аввакума, на употребление им грубых выражений, С. А. Венгеров делает вывод о якобы «некультурности» протопопа»82. Он предложил классификацию83 сочинений Аввакума, исходя главным образом из их тематики, охарактеризовал каждую из выделенных групп, уделив особое внимание Житию. Он пишет о его стиле, анализируя библейский сюжет об искушении Змеем Евы и Адама, пересказанный Аввакумом.
Тон и слог Аввакума представляет собою яркое отражение своего грубого века, когда религиозные дебаты между самыми высокопоставленными иерархами происходили в отменнейших кабацких выражениях и нередко кончались тем, что убелённые сединами противники вцеплялись друг другу в бороды84.
Исследователя удивляет, что богословские сочинения написаны в одинаковом грубом тоне с использованием площадных выражений85. Разработка проблемы стиля и художественного языка протопопа Аввакума заняла важное место в работах филологов следующего столетия.
С. А. Венгеровым был затронут также вопрос об использовании Аввакумом конкретных источников. Он не видит никакой закономерности во включении протопопом «цитат из Священного Писания, безразлично применяемых наряду с цитатами из апокрифов и неизвестно откуда почерпнутых». По мнению ученого, за всем этим усматривается «тот же метод порочить все нелюбезные протопопу церковные “новшества”» (курсив мой — Е. К.), которым сочинитель пользуется в большинстве своих произведений86. В связи с тематикой нашей работы важным представляется замечание С. А. Венгеров пишет и об этом интересующем нас бытовом плане Жития. Так, например, рассматривая категорию чуда, исследователь замечает:
Принимая во внимания всегдашнюю искренность и высокий нравственный облик Аввакума, нельзя, конечно, допустить мысль, чтобы он выдумал только что приведённые чудеса, тем более, что и чудесного в них ничего нет, а представляют они собою самые обыкновенные вещи, ложно освещённые и превратно понятые87. (Курсив мой — Е. К.).
Чудеса у Аввакума, действительно наполнены бытовыми деталями и не вполне вписываются в рамки канонического описания чудес, а в глазах С. А. Венгерова вовсе перестают быть чудесными за счёт их натуралистичности.
Отметим еще одно важное наблюдение С. А. Венгерова, завершающее его статью. Житие Аввакума, по его утверждению, сочетает в себе абсолютно противоположные явления: «крайнее смирение и гордыню, непомерную нежность чувства и кабацкие выражения, недюжинную богословскую эрудицию и невежество <�…>, широкое понимание истин христианства рядом с готовностью лечь самому костьми да и других положить из-за начертания какого-нибудь слова…»88.
Особого внимания с точки зрения изучения писательской манеры Аввакума заслуживает монография А. К. Бороздина «Протопоп Аввакум. Очерк из истории умственной жизни русского общества в XVII веке»89. Она включает в себя обширную теоретическую часть и публикацию текстов Аввакума. «Образность» и «реализм», которые автор считает характерными чертами его стиля, выражены, как пишет А. К. Бороздин, в текстах протопопа непоследовательно, что свидетельствует о том, что «далеко не всякое сочинение, лишённое этих свойств и написанное языком книжным, должно быть признано не принадлежащим Аввакуму» 90. С точки зрения А. К. Бороздина: «реализм — критерий, по которому определяют принадлежность текста Аввакуму»91. А. К. Бороздин обратил внимание на свободное обращение Аввакума со священными текстами, несмотря на их высокий церковный статус92. И это, по словам исследователя, объясняется не столько изоляцией писателя в Пустозерской тюрьме, сколько тем, что для него такое словоупотребление было нормой93. Особое внимание, пишет А. К. Бороздин, привлекают к себе не только неточные цитирования по памяти, но и сознательные отступления от них, в которых автор переносил библейские сюжеты в обыденные условия. Добавим, что функция этих цитат, включенных в обыденный план повествования, связана у Аввакума с его главной задачей полемиста — убедить своих духовных чад в верности его позиции, которую и должен подкрепить авторитет Священного Писания.
Рассматривая, как и С. А. Венгеров, ту же интерпретацию Аввакумом сюжета об искушении Адама и Евы94, А. К. Бороздин приходит к выводу, что явное снижение и использование реалистических деталей в нем являются чертами оригинального стиля Аввакума, его сознательным художественным приемом.
В этих оригинальных толкованиях можно видеть, пожалуй, очень грубый реализм, граничащий с цинизмом, но никак нельзя отказать в яркой образности и жизненности, благодаря которой они должны производить сильное впечатление на тех, для кого оно написано95 — пишет А. К. Бороздин.
Неуважительное, как полагает А. К. Бороздин, на первый взгляд, обращение Аввакума с текстом Священного Писания преследует ещё одну очень важную для Аввакума-проповедника задачу. Его главная цель - обличение никониан. И эта цель выходит на первое место даже перед задачей толковательной. Поэтому текст Священного Писания становится «орудием для обличения» противников, что дало основание ученому назвать Аввакума «не церковным экзегетом, а скорее публицистом»96.
В отличие от С. А. Венгерова, который отрицал тщательную работу протопопа над составлением своих текстов, А. К. Бороздин не раз высказывал мысль о художественной переработке материала самим Аввакумом. Убедительным и наглядным доказательством этого положения являются сведения о чудесах, описанных в его челобитных и в Житии. В результате, А. К. Бороздин приходит к мысли о том, что к Житию нельзя относиться исключительно как к документу эпохи. «По самой своей основе как зажита “Божия дела”, как “книга живота вечного”, оно является сочинением поучительно-полемическим, причем автобиографический материал играет в нем служебную роль доказательства правоты дела старолюбцев»97, — пишет исследователь.
Подводя итог обзору основных исследований о сочинениях протопопа Аввакума во второй половине XIX в., можно выделить два направления в их изучении. Это, во-первых, интерес к стилю автора, а, во-вторых, связанный с первым интерес к «художествености» текста98. В то время как С. А. Венгеров всячески отрицал сознательную авторскую переработку материала, Н. И. Субботин и А. К. Бороздин, напротив, доказывали, что Аввакум тщательно работал над своими произведениями, желая донести основные идеи до адресата наиболее понятно, простым языком, при этом активно осуждая никониан, поскольку все тексты обладают полемической направленностью. Напомним, что адресатами аввакумовских посланий и Жития были, в основном, самые демократические слои русского общества середины-второй половины XVII века — низшее духовенство, купечество, ремесленный и посадский люд, те из них, кто не принимал, как и Аввакум, нововведений патриарха Никона. Слово «огнепального» протопопа было для них своеобразным Новым Заветом. В связи с этим возникает и третья важная литературоведческая проблема исследования текстов Аввакума — проблема зарождения «реализма» в Житии и других его сочинениях. Она получит развитие в работах исследователей уже XX века99. Однако эта тема в целом не входит в задачу нашего исследования, и мы затрагиваем ее постольку поскольку бытовые детали в сочинениях Аввакума и их функция связаны с художественным описанием реальности и проблемой «реалистичности» литературы XVII в. как один из приемов. В рассмотренных же нами работах XIX столетия тексты Аввакума рассматриваются во многом как документальный материал по изучению церковного раскола.
|
