т смерти к животу, — пускай ево беднова! — либо покаяся о гресех своих. Да и другова такова же увез замотая. Сего не хотели мне выдать; и он ушел в лес от смерти и, доджався меня на пути, плачючи, кинулъся мне в карбас. Ано за ним погоня!137
Продолжая рассматривать текст в евангельском ключе, обратим внимание на спасение от смерти Аввакумом двух человек. Василия, который проливал много крови, Аввакум вывез за его раскаяния от «смерти к животу». В этой фразе возникает смысл перехода от смерти к «животу вечному», то есть, к вечной жизни после земной смерти человека. Более того, Василий, жестокий человек, почти палач при жизни («на людей ябедничал и много крови проливал и моея головы искал»), грешник, раскаивается и получает благодаря Аввакуму не только спасение от физической смерти («хотели ево казаки до смерти убить»), но и спасение души, путь в Рай, то есть в жизнь вечную. Это соотносится с эпизодом из Евангелия от Луки, в котором говорится об одном из двух разбойников (так называемом, «благоразумном разбойнике»), распятом одновременно с Христом. Он раскаивается, произносит: «Помяни мя, Господи, когда приидеши, во царствии Твоем», и Христос обещает, что тот обретет вечную жизнь в Царствии Небесном («И рече ему Иисус: аминь глаголю тебе, днесь со мною будеши в раи» Лк. 23:43).
Второй спасённый Аввакумом человек тоже раскаивается, «плачучи» (слёзы в древнерусском тексте обычно сопутствуют горячей покаянной молитве), и тоже избегает смерти. В итоге оба раскаявшихся «разбойника» оказываются спасёнными. Таким образом, в Житии вновь за счёт реальной бытовой ситуации (установка на лодке деревянного креста, отправляющиеся с Аввакумом пассажиры, побег двух человек) возникает символический смысл, раскрывающийся в главной для христианина книге — Евангелии. Таким образом, Аввакум усматривает параллель между своей мученической жизнью и страданиями Христа, которая осуществляется за счёт выстраивания определённым способом автобиографических бытовых моментов из своей жизни.
Символ креста, данный Аввакумом через образ его растянутых рук, возникает в тексте дважды. Включение его в текст в другом фрагменте несет определенную символическую нагрузку в композиции Жития. Обратимся к тексту:
Таж меня взяли от всенощнаго Борис Нелединской со стрелцами; человек со мною шестьдесят взяли: их в тюрму отвели, а меня на патриархове дворе на чеп посадили ночью. Егда ж розсветало в день неделный, посадили меня на телегу, и ростянули руки, и везли от патриархова двора до Андроньева монастыря, и тут на чепи кинули в темную полатку, ушла в землю, и сидел три дни, ни ел ни пил; во тме сидя, кланялся на чепи, не знаю — на восток, не знаю — на запад. Никто ко мне не приходил, токмо мыши, и тараканы, и сверчки кричат, и блох доволно138.
Этот эпизод описан в Житии еще до повествования о начале ссылки, которая (как было нами отмечено) «осенена крестом».
Мы согласны с А. М. Ранчина139в том, что Аввакум постоянно соотносит события своей частной жизни с библейской историей140. Безусловно, в первую очередь он ориентируется на Деяния апостолов141, однако Аввакум не ограничивается только этим источником. Соглашаясь с мнением П. Хант, на работу которой он ссылается в своей статье, хоть признавая её излишнюю смелость, А. М. Ранчин пишет о снятии оппозиции «Я – Бог», в результате чего, окружающий автора быт сакрализуется142. Исследователь придерживается мнения о том, что у Аввакума была сознательная установка на «последовательное описание собственной жизни, на изображение её как связного текста»143. Сюжет, в свою очередь имеет свою проекцию — не только на историю апостолов и на ряд эпизодов агиографической литературы, но и на историю смертной казни Христа. По мнению А. М. Ранчина, «собственная жизнь для Аввакума — единый текст, развертывание которого предсказано видением символического корабля на Волге; это цепь страданий и борений, постоянного «сораспятия» с Христом»144. Таким образом, происходит не «сужение сферы сакрального», но расширение сферы бытового, в результате чего окружающее Аввакума сакрализуется145.
Такой взгляд на текст Жития даёт нам возможность анализировать эпизоды Жития протопопа Аввакума в этом ключе. Аввакум не ограничивается следованием общей схеме, модели поведения мученика, которые в своей основе являются прообразом земных страданий Иисуса Христа. Анализ ряда эпизодов показывает, что иногда Аввакум снижает роль этой модели как посредника, отбирает биографические факты, описывает их и выстраивает таким образом, чтобы эпизоды из его Жития во многом напрямую соотносились с жизнью Иисуса Христа. Более того, в Житии появляются отсылки не только к истории крестной казни Христа, но и к другим, более ранним событиям из жизни Спасителя.
Вопрос о том, насколько сознательно Аввакум вводил такие параллели в каждом эпизоде, решить довольно сложно. А. М. Ранчин писал, что Житие само даёт возможность читателю отыскать эти смыслы: «Аввакум же не просто находит сакральные смыслы в церковной традиции, текст Жития сам генерирует их»146. По мнению исследователя, без подобных отсылок к Священному Писания мученичества Аввакума и другие события были бы только «бытовыми» эпизодами. С точки зрения А. М. Ранчина, Аввакум постоянно соотносит факты своей биографии событиями, описанными в Библии. Новаторство Аввакума по сравнению с другими авторами XVII в., как, например, иноком Епифанием или Мартирием Зеленецким, как полагает А. М. Ранчин, выражается в том, что Аввакум «вправе сам приписывать священный смысл описываемым поступкам и действиям», он «наделяет происходящее вокруг сакральным смыслом исключительно по своей воле»147. Исследователь во многом солидарен с американской исследовательницей П. Хант в том, что «библейские эпизоды для Аввакума –— и аналогия, и прообраз своей жизни»148. Поэтому он придает большое значение Аввакуму как составителю Жития, нежели Мартирию, Елиазару и даже Епифанию — также авторам агиографическо-биографических текстов XVII века. «Они, в отличие от Аввакума, — пишет А. М. Ранчин, — не уподобляли эпизодов своей жизни событиям земной жизни Христа и деяниям апостолов»149, — отмечает исследователь.
В. Е. Гусев, занимавшийся вопросами стиля и жанра текста Аввакума, упоминал, что «именно реальные факты вызывали в памяти Аввакума сходные библейские ситуации и образы, а не наоборот, библейские символы рождали живые картины “Жития”»150. Таким образом, именно биографическая основа, насыщенный фактическими подробностями, и является той почвой, на которой раскрываются евангельские сюжеты в Житии.
Известно, что Аввакум во время заключения в Пустозерске создал несколько вариантов своего Жития, каждый раз перерабатывая материал для достижения определённых целей151. Можно утверждать, что по большей части Аввакум сознательно ориентировался на сюжеты евангелия (о чем упоминали Н. М. Герасимова, А. М. Ранчин, А. Н. Робинсон). Однако не исключено и подсознательное включение в текст подобных отсылок. Аввакум был очень начитанным и образованным человеком в церковной литературе и сочинений Отцов Церкви152,153. Об этом свидетельствует и обилие написанных Аввакумом в пустозерском заключении трудов: множество челобитных, писем, посланий, несколько обширных произведений, куда входят: «Книга бесед» (1669 – 1975), включающая в себе десять рассуждений нравоучительного характера, «Книга толкований» (1673 — 1676), состоящая из толкований псалмов и других библейских текстов, «Книга обличений, или Евангелие вечное» (1679), в которой отразилась полемика на богословские темы с дьяконом Федором, и др154. Более того, он вырос в семье священника («Отец ми бысть священник Петр, мати — Мария, инока Марфа»155) и всю свою жизнь посвятил служению Богу. Его прямая обязанность и задача как духовного пастыря — наставлять и поучать мирян, что могло стать причиной, возможно, даже не отрефлексированного включения евангельских аналогий в своей текст. Без сомнения, большую часть из них Аввакум включал в Житие сознательно. На это указывает и то, что нередко за конкретной деталью возникает параллель с конкретным объектом или лицом (как, например, в случае сопоставления «патриархова двора» с Преторией156).
Рассказ Аввакума о ночном заключении на «патриархове дворе», а после этого пути на телеге с растянутыми руками («и ростянули руки») не ограничивается визуальным сходством с крестной казнью и подспудным проведением аналогии между двором патриарха, куда был приведен Аввакум как осуждённый, с местом заключения Христа и судом над ним. Протопоп вводит необходимые подробности о своём заключении в Андроньевом монастыре. Его не просто посадили в камеру, но кинули «в темную полатку», которая «ушла под землю» (курсив мой — Е. К.). Аввакума окружает темнота, он находится под землей, у него нет какой-либо ориентации в пространстве, он не может определить стороны света. Религиозный человек средневековья оценивал пространство как «плохое» или «хорошее» 157, и потому для Аввакума это важно. Он пишет: «во тме сидя, кланялся на чепи, не знаю — на восток, не знаю – на запад»158. Аввакум оказывается исключенным из мира «живых», он «выпадает» из того круга представлений, где есть свет и пространственные ориентиры. Тем самым заключенный герой оказывается близок к миру мертвых159, на что указывает его физическое положение (он находится ниже уровня земли «полатка ушла в землю», он лишен света и пищи. При этом Аввакум сознательно упоминает, что его заключение продолжалось три дня, что весьма символично: «и сидел три дни». Ключевым для данного эпизода является чудо явления ангела, накормившего Аввакума. Вспомним евангельский текст: «И будут бить, и убьют его: и в третий день воскреснет» (Лк. 18: 33). «Его здесь нет: Он воскрес; вспомните, как Он говорил вам, когда был еще в Галилее, сказывая, что сыну Человеческому надлежит быть предану в руки человеков грешников, и быть распяту, и в третий день воскреснуть». (Лк. 24: 7 — 8).
Ключевым для данного эпизода стало чудо явления ангела, накормившего Аввакума. Чудо, соответственно, происходит с Аввакумом на третий день заключения: «Бысть же я в третий день приалъчен, сиречь есть захотел, и после вечерни ста предо мною, не вем — ангел, не вем — человек, и по се время не знаю…»160. Число «три» является распространённым топосом не только в христианской литературе, но и в других архаических культурах и верованиях, что отражено в фольклоре. Однако в данном случае это число не только отсылает к общему сакральному значению, укрепившемуся в христианской культуре, но и вписывается в особый контекст обряда погребения, затем совершаемого чуда и выхода из-под земли на поверхность. Аввакум сообщает: «На утро архимарит з братьею пришли и вывели меня…». После совершившегося чуда Аввакума переводят в другое место, уже на поверхность, и вместо большой цепи налагают малую. Таким образом, рассказ о заключении Аввакума в Андроньевом монастыре можно интерпретировать как его своеобразную трехдневную смерть, после которой последовало воскресение.
Осуждение Аввакума, его избиение и заключение в тюрьму за «истину» (то есть за истинную веру, за старый обряд») никонианами («грешниками» — пособниками Антихриста-Никона) во многом соответствует евангельским словам из приведённого отрывка о передаче «Сына Человеческого в руки человеков грешников»161.
Помимо трёхдневного нахождения в пространстве, ассоциируемом с «миром мёртвых», возвращения в мир живых посредством чуда, значима роль введения в текст фигуры ангела. О насыщенности бытовыми подробностями рассказа о явлении Аввакуму ангела, похожего на человека, который накормил его щами, чтобы у заключенного протопопа были силы продолжать борьбу с врагами, не раз писалось в научной литературе. Так, А. Н. Робинсон рассматривал этот эпизод как наглядный пример соединения сакрального и бытового162. Н. С. Демкова, в свою очередь, отмечала важность данного эпизода с точки зрения композиции и построения Жития. По мнению исследовательницы, это «художественное воссоздание Аввакумом состояния духа человека, только что вступившего на путь борьбы и впервые попавшего в темницу»163. Н. С. Демкова также уделяет особое внимание физическому восприятию героем окружающего пространства — при полном отсутствии темноты у главного героя обостряется слух164. Анализируя роль ангела в тексте, обладающего больше человеческими чертами, нежели небесными, исследовательница рассматривает его чудесное явление как «практическую помощь “небесных сил” в укреплении духа», а также как «поддержку, на которую всегда может рассчитывать “правоверный”, попавший в руки «никониан». Все это позволяет сделать Н. С. Демковой вывод, что даже в заключении Аввакум не остаётся одинок благодаря божественной поддержке165.
Однако фигура ангела интересна с иной точки зрения, а именно, в связи с явлением ангела у Гроба Господня. Обратимся к текстам всех четырёх евангелий:
«И вот сделалось великое землетрясение, ибо ангел Господень, сошедший с небес, приступив, отвалил камень от двери гроба и сидел на нем; и вид его был, как молния, и одежда его бела, как снег». (Мф. 28: 2 — 3).
«И, войдя во гроб, увидели юношу, сидящего на правой стороне, облеченного в белую одежду; и ужаснулись» (Мк. 16: 5).
«Когда же недоумевали они о чем, вдруг предстали перед ними два мужа в одеждах блистающих». (Лк. 24: 4)
«И видит двух Ангелов, в белом одеянии, сидящих, одного у главы и другого у ног, где лежало тело Иисуса». (Ин. 20: 12)
Таким образом, в текстах всех четырех евангелиях наблюдается присутствие небесного «вестника»: в некоторых случаях это один или два ангела, или же ангелоподобный юноша в блистающих одеждах. Явление ангела связано и с тремя днями погребения Христа, и с самим Его Воскресением. Таким образом, в источниках — в Житии Аввакума и Евангелии — «воскрешению» предшествует чудо и явление небесных сил.
Укажем на интересное наблюдение, высказанное на рубеже XIX–XX вв. А. К. Бороздиными во втором издании (1900 г.) своей монографии «Протопоп Аввакум»166, которое не получило дальнейшего развития. Разбирая вопрос о разногласиях между пустозерскими узниками, возникающих на догматической основе, А. К. Бороздин упоминает спор между дьяконом Фёдором и священником Лазарем об «ангельской» природе. Фёдор говорил о том, что между истинным видом ангела и тем, как его изображают в иконописи, связи нет. Люди лишь потому изображают их человекоподобными, считал дьякон, поскольку человеку не может быть доступно знание об истинном виде ангельских чинов. В свою очередь, Лазарь, к которому присоединился и Аввакум, уверял, что ангелы имеют образ человека, и на самом деле являются такими, какими они традиционно изображаются на иконах167.
С нашей точки зрения, такой взгляд на естество ангела во многом может объяснить причину столь физического и реалистичного описания посетившего Аввакума небесного посланника, который больше похож на человека, чем на ангела. Именно поэтому Аввакум так характеризует чудесного посетителя: «не вемъ ангелъ – не вемъ человекъ».
Проводя параллели между текстом Аввакума и Священным Писанием, мы не можем говорить о точном совпадении Жития с евангельскими сюжетами. Однако в сцене заключения Аввакума в Андроньевом монастыре прослеживаются аналогии, свидетельствующие об осознанном сопоставлении Аввакумом своей жизни с историей Иисуса Христа.
В этом нас убеждает описание событий, непосредственно предшествовавших его трёхдневному заключению - «погребению» Аввакума. Мы имеем в виду описание того, как Аввакума с «ростянутыми руками» на телеге везли от «патриархова двора до Андроньева монастыря».
Можно восстановить следующий ряд событий в Житии, находящих параллели со Священным Писанием: арест; заключение в тюрьму до суда; крестный путь168 и казнь-распятие; трёхдневное погребение-заключение; явление ангела и воскресение. Таким образом, реальные факты биографии и окружающая обстановка описаны Аввакумом и выстроены таким образом, что через бытовой план воссоздаются и прочитываются последние дни жизни Спасителя.
Фрагмент текста об аресте Аввакума и заключении его в темницу Андроньева монастыря хоть и не является кульминационным моментом автобиографического текста, но, безусловно, выступает в качестве одного из его узловых моментов. Вся жизнь Аввакума представляет собой путь мученика, следующего вслед за Христом. Можно говорить вслед за А. М. Ранчиным о постоянном «распинании» и своего рода «воскресении» Аввакума, которое обычно связано с чудом, свидетельствующем об избранности протопопа небесными силами, которые часто вмешиваются в его судьбу. Это неоднократное спасение по молитве во время бури на реке во время сибирской ссылки, утоление жажды на покрывшемся льдом озере Шакшу и т.д. Безусловно, каждый подобный случай не представляет собой развёрнутой сюжетной параллели, но по смыслу и в отдельных деталях в Житии видны отсылки к жизни Христа.
Постоянные столкновения Аввакума с никонианами в его отстаивании истинной веры и апелляции автора к Священному Писанию с целью проецировать свои собственные мучения с евангельской историей отвечают следующим словам Евангелия:
«В то время, отозвав двенадцать учеников Своих, сказал им: вот, мы восходим в Иерусалим, и совершится все, написанное через пророков о Сыне Человеческом, ибо предадут Его язычникам, и поругаются над Ним, и оскорбят Его, и оплюют Его, и будут бить, и убьют Его: и в третий день воскреснет». (Лк. 18: 32 — 33).
|
