. Это ужасные духи. Дайте ему время и посмотрите, сумеет ли он опознать кое-каких духов на моей картине».
Думаю, Джон имеет в виду ту картину, которую он сейчас как раз заканчивает для вас. Она нарисована на квадратном куске белого атласа, один ярд[52] в длину и в ширину, на котором изображена куча всего презабавного. В центре — сам Джон у себя на балконе на фоне зелени и прочего. Я вот только пребываю в некотором замешательстве: как переслать вам картину, не испортив ее. Наверное, лучший способ — намотать ее на круглую палку и обшить промасленной тканью. Только, пожалуйста, пусть никто не знает, что картину создавали через меня. У меня нет ни малейшего желания прослыть медиумом, ведь в наши дни это звание стало синонимом слова «мошенник». Кроме того, я и вправду вовсе не медиум и никогда им не была, по крайней мере, в вашем, общечеловеческом, понимании. Баста.
А теперь, о благороднейший из всех генералов, вы должны оказать мне одну любезность. Несмотря на мои старания и объединенные усилия профессора Корсона[53], г-жи Эндрюс, полковника Олькотта и многих других людей, Колби возвратил мне мою рукопись. Джон говорил мне, что этот тип не станет ее публиковать, он пришел в ярость и даже (я не стала выяснять, правду он сказал или нет) зашел так далеко, что, по его словам, свалил с ног «этого поганца Колби», наслав на него болезнь за то, что «из-за него все мои труды пошли прахом». Что подразумевал Джон под выражением «пошли прахом»? Не знаю, но в последнее время он употреблял кое-какие занятные слова, которые, как утверждает полковник Олькотт, являются древнесаксонскими.
Что ж, en desespoir de cause[54], я послала рукопись г-ну Джерри Брауну, издателю «Spiritual Scientist». Прелестное издание, и с недавних пор оно действительно заслуживает внимания, ибо редактор делает все, что в его силах, дабы его детище превратилось в по-настоящему солидное издание. Там вы найдете несколько прекрасных статей, и, даже если по тем или иным причинам он не сможет опубликовать мои статьи, я все равно намерена защищать его и найти ему столько подписчиков, сколько сумею. Четырех я ему уже нашла, и в их числе мой друг Джон Мортон, который баллотируется на пост губернатора Филадельфии.
Так что, дорогой мой генерал, не могли бы вы заскочить на Иксчейндж-стрит, 18, к вышеупомянутому Джерри Брауну, обменяться с ним рукопожатием и обязательно поинтересоваться у него, сможет он напечатать эту чертову статью или нет? Если нет, то я подробно опишу всю эту историю и пошлю в спиритуалистические газеты Лондона. И больше ни Колби, ни прочие трусы ничего от меня не получат! Сможете ли вы это для меня сделать, мой дорогой генерал? Вы меня очень этим обяжете, потому что меня уже просто тошнит от этой статьи, тошнит от борьбы, и мне бы поскорее от всего этого отделаться. (Пожалуйста, прочтите ее и сообщите мне, как она вам понравилась.)
Вы слышали, что за шутку сыграл Джон с полковником Олькоттом? Он написал ему длинное письмо, похоже, сам его отправил и поведал в этом послании какие-то удивительные секреты. Славный он малый, мой Джон. Ну что ж, вам еще предстоит удивиться, увидев его собственный портрет. Подождите немного, я думаю, что смогу выслать картину в конце недели, если верить моим расчетам.
Благослови вас Бог, и пусть никогда не уменьшится в размерах ваша тень, как говорят персы!
Искренне ваша
Е. П. Блаватская
P.S. Так значит, вы решили не порывать со своими Холмсами? Тогда позвольте вам сказать, что ваша сумка, печать и решающие проверки окажутся абсолютно бесполезными и оба супруга будут плутовать еще похлеще. Голову даю на отсечение, что г-жа Холмс уж наверняка будет. Вы просто попробуйте схватить за нос первое же материализовавшееся лицо — и увидите, что за ним скрывается.
Все это бесполезно, генерал. Они действительно мошенники, и вы лишь навредите делу.
Письмо 5[55]
[3 апреля 1875 г.]
Картина готова и отправлена вам через «Adams Express Со». Вначале она была чистая, как свежевыпавший снег. Б. носил ее к себе в контору, чтобы показать кое каким художникам, и картина прошла через столько грязных рук, что частично утратила свою девственную чистоту.
Джон просит вас обратить внимание на фигуру летящего духа в верхней части полотна — «мать и дитя». Говорит, вы ее сможете узнать. Я, например, не могу. Джонни хочет, чтобы вы постарались понять все символы и масонские знаки. Он просит также, чтобы вы никогда не расставались с этой картиной и следили за тем, чтобы к ней прикасалось поменьше народу, а еще лучше, чтобы к ней вообще не подходили слишком близко.
Позже я вам объясню, почему я переехала на новое место. Вот новый мой адрес: Сэнсом-стрит, 3420, Западная Филадельфия.
Искренне ваша
Е. П. Блаватская
Письмо 6
[Март 1875г.][56]
Мой дорогой генерал!
Рада, что вам понравился портрет Джонни, но только не надо называть его турком, ведь он милый, благородный эльф, и притом очень вас любит. Кто же виноват в том, что вы до сих пор не видели его истинного облика и думали, будто он смахивает на ту полуматериализованную физиономию старого еврея, которую вам обычно демонстрировали на сеансах у Холмсов? Только в Лондоне Джон предстает таким, каков он на самом деле, но и тогда его милое лицо не свободно от некоторого мимолетного сходства с соответствующими медиумами, потому что нелегко полностью изменить те частицы, которые притягиваются из различных жизненных сил. Как же вы не смогли узнать вашу Кэти Кинг, которую вы видели в прошлом мае? Джон говорит, что она сейчас именно такая и что несколько человек узнали ее сразу же, едва взглянув на картину. Я не знала об этом, так как Джон рассказал мне это не сразу. Эванс, г-н и г-жа Эмер, Мортон и другие тут же стали восклицать: «Это Кэти Кинг!» Я ее не видела и поэтому не знаю.
Мать и дитя — это не портреты, и вы, конечно, не можете узнать духов, которых не видели. А теперь, мой дорогой генерал, как насчет состояния, которое мы собираемся сколотить? Это все ваша приклеенная машина, ваше изобретение, я нисколько не сомневаюсь, ведь мне об этом было сказано. Хотела бы я сейчас съездить в Бостон, но это невозможно, так как слушание моего дела в суде назначено на понедельник, 26 апреля, и мне нужно быть в Риверхеде, на Лонг-Айленде, вместе с моими адвокатами, так что до начала мая выехать в Бостон никак не смогу. Постарайтесь, если сможете, пока об этом деле вообще не думать.
Мой дорогой, мой драгоценный генерал, подключайтесь к нашим планам относительно «Spiritual Scientist». Видите, с Колби, с этой старой переваренной тыквой, вы уже поссорились, a «Galaxy» — это безжалостная газета, которая не печатает ничего кроме сенсационной лжи, как и все остальные издания. Мы должны опубликовать ваши статьи. Вы же знаете, что говорит о них Стейнтон Моузес[57] в письме к г-ну Эпесу Сардженту. Я твердо намерена не дать «Spiritual Scientist» пойти ко дну и буду помогать ему держаться на плаву, пока люди сами не поймут, как умело управляется эта «посудина».
Если г-н Эпес Сарджент, и полковник Олькотт, и вы сами, и профессор Корсон из Корнелльского университета, и госпожа Эндрюс — если вы все напишете или начнете писать для этого издания, дабы оно стало нашим специальным правдивым органом, каким благом это обернулось бы для дела спиритуализма вообще и для Америки в частности. В данный момент, поскольку говорить можно лишь о «Banner of Light» и отвратительном религ[изно]-фил[ософском] журнале[58], руководство спиритуалистов можно сравнить с «les aveugles conduisant les borgnes»[59] В будущем же, если мой план увенчается успехом, мы возьмем руководство на себя и выведем мир на путь истинный, показывая скептикам и неверующим причины сложившегося положения. Ведь сейчас их до упора пичкают сомнительными и всегда вызывавшими сомнения следствиями — и никаких рациональных объяснений, никаких достоверных свидетельств.
Чего же тогда ожидать от людей посторонних, не спиритуалистов? Как мы можем тогда надеяться на то, что они когда-нибудь откажутся от своих христианских представлений, от членства в самых разных религиозных конфессиях, что дает им хотя бы легкое, пусть и ложное чувство респектабельности, и очертя голову ударятся в веру, которая непопулярна, полна иллюзий, ибо факты спорны, а ее главные апологеты, вожди, подобно древнему Евсевию[60], этому старому набожному мошеннику из числа первых христиан, не только протаскивают в нее причудливые небылицы, но и фактически скрывают от всего остального мира преступления отдельных субъектов — людей, которые по каким-то таинственным причинам оказываются «любимчиками», фаворитами этих вождей и живут «еп odeur de saintete»[61] их печатных органов.
Можете называть жестокой мою статью против Чайлда! Знаете, будь у вас на руках те доказательства, которые есть у меня, то при всей вашей мягкости и покладистом характере вы бы признались как на духу, что готовы всыпать по первое число этому «отцу-духовнику», ибо он того заслуживает. Пожалуйста, протяните руку помощи несчастному Джерри Брауну, но не ради него самого. Я о нем очень мало знаю, разве что Джон мне его характеризует как честного, преданного, достойного человека, неутомимого трудягу, который хочет и может сделать очень многое для нашего дела, если ему самому оказать надлежащую помощь.
Так помогите же ему ради нашего общего блага, ради блага спиритуализма и всего человечества. Олькотт сейчас пишет статьи для «Spiritual Scientist». Насколько я понимаю, г-н Эпес Сарджент занимается тем же самым. Профессор Корсон собирается послать туда свою статью на следующей неделе. Почему бы и вам не внести подобный вклад и не опубликовать свои статьи в этом издании? Я отправила письмо Витгенштейну и попросила его каждый месяц писать что-нибудь для «Spiritual Scientist», имея в виду статьи о спиритических феноменах, которые наблюдаются в Германии и вообще где угодно. Уверена, что он за это возьмется.
Джон говорит, что слышал, как ваша дочь «преуспевала на клавесине» и что «преуспевала она, цветя в благозвучии». Когда я сказала ему, что выражается он весьма цветисто и что я не совсем поняла, что же он подразумевает под «клавесином», Джон на меня страшно разозлился и разразился руганью, добавив, что другие на моем месте оказались бы менее дураковатыми и определенно поняли бы, что он имеет в виду. Передаю дословно. Ну вот, благослови вас Бог, и да будет жизнь ваша на веки вечные озарена солнцем.
Искренне ваша
Е. П. Блаватская
Письмо 7
Вторник, 3.00 ч. утра
Сэнсом-стрит, 3420 Филадельфия
Моп General![62]
Получила ваше письмо сегодня после обеда. Вежливость требовала, чтобы я ответила сразу же, но я чувствовала себя такой раздраженной и разбитой (вернее, чувствовала себя такой разбитой и поэтому испытывала раздражение), что прочитала нотацию Олькотту, попыталась пригвоздить к позорному столбу Б., ввязалась в перебранку с Джоном, закатила истерику кухарке, довела до конвульсий канарейку и, таким образом «угодив» всем, отправилась спать. Тут мне приснился старик Блаватский, и это последнее событие я восприняла как преднамеренное оскорбление со стороны Провидения. Предпочитая этому кошмару все что угодно, глотаю таблетки Брауна, от которых начинаю чихать, хотя от кашля они меня действительно спасают, и в три часа утра порываюсь написать вам нечто, напоминающее по форме разумный, трезвый ответ; если же последний не отвечает духу этих эпитетов, смело предъявляйте счет за это вышеупомянутому седовласому патриарху и при первом же удобном случае перешлите сей счет с Джоном Кингом в «Страну вечного лета», дабы его покойное превосходительство могло по нему расплатиться.
Ваш профессор Софокл оказался весьма неплохим ученым и востоковедом, однако даже лучшие из востоковедов — просто школьники по сравнению с самыми грязными из евреев, которые родились и воспитывались в ... впрочем, не важно где. Это прекрасно и производит впечатление большой учености, когда человек способен назвать по отдельности каждое ребрышко, косточку и сухожилие в коровьей туше, но если после длинного перечисления по списку наименований отдельных частей тела подобный знаток не может «а la Cuvier»[63]определить, что же это было за животное, и по ошибке принимает его за собаку, то какой же он после этого мудрец?
Господин Софокл смог назвать отдельные символы и составляющие древнееврейских и греческих слов: он обнаружил две колонны Дж. и Б. (они означают нечто большее, нежели просто архитектурный замысел этого древнего мормона[64], этого многоженца Соломона, который стибрил их для своего Храма у учителей его учителей, знавших все это еще за несколько тысячелетий до рождения его многоженского величества); более того, г-н Софокл тут же сорвал соломонову печать (то же самое еще до него сделал Бульвер[65]), но почему бы г-ну Софоклу не поведать вам общего значения этих символов, сведенных воедино?
А ведь в них действительно есть смысл, и поверьте мне, что, изобразив их на своей картине, Джон создал печальную сатиру на невежество soi-disant[66] светил науки нынешнего поколения, которые так бахвалятся своими знаниями и удивительными успехами в разгадывании тайн прошлого, а сами даже не в состоянии с уверенностью выявить разницу между каким-нибудь «древнескандинавским символом» и ключом к «Золотым Вратам» и ошибочно принимают могущественнейший из гностических талисманов за distant arriere petit cousin[67] и называют его молотом Тора[68]!
Пока людям не удастся разгадать общее значение символов на картине Джона, он не сможет учить их и отказывается их просвещать. «Дерзайте» — и разгадайте, если сможете. Пусть беспредельная глубочайшая мудрость ваших ученых, сотворивших на фундаменте своего позитивного знания столько Бюхнеров, Молешоттов, Токтров, Рихтеров и прочих атеистов, поможет им раскрыть эту единственную тайну картины, которой вы теперь владеете, — и тогда мир может закрыть свои учебники и слегка передохнуть, ибо тогда люди познают то, что они пытались постичь на протяжении сотен веков и поколений, но так и не смогли, потому что в своей гордыне и суетной спешке, из-за которой они вечно путали какой-нибудь «croix cramponnee» с «croix chiffonnee»[69], они обычно вопили «Эврика!», тогда как даже азы познания не очень-то надежно были усвоены их пустыми головами.
Мой дорогой генерал, пожалуйста, передайте всем, кто столь почтительно и лестно отзывается обо мне, утверждая, будто эта картина написана мною, простой смертной, передайте им, что дочь моего отца никогда не выступала в роли «плагиатора». Картина так хороша, что давала бы право гордиться ею любому, кто действительно написал ее, однако я, за исключением того, что подрисовала цветочки внизу и несколько листиков вокруг балкона, вообще не касалась кистью ни одного дюйма на остальной части картины и не понимаю, почему я должна приписывать себе честь ее создания. Всякий волен верить в то, во что ему вздумается.
Пусть скептики заявляют, что ее написала я, полуспиритуалисты — что в процессе ее создания меня вдохновлял некий астральный дух, члены традиционных конфессий — что к картине приложил руку сам дьявол, а епископальное духовенство (подобный факт как раз недавно имел место) — что ни одному достойному человеку не пристало читать книгу Олькотта или смотреть на эти «сатанинские картинки» г-жи Блаватской, поскольку последняя курит и богохульствует (!), а Олькотт восхищенно рассуждает о ней на страницах своей книги. Я намерена при первой же встрече с этим почтенным выпускником «Бичеровской школы злословия» обменяться с ним рукопожатием, после чего заставлю его публично признать, что Господь Бог воротит нос не столько от моего богохульства, сколько от молитв сего святоши, и я буду не я, если этого не сделаю — вот увидите.
Мой обожаемый генерал, боюсь, что, к прискорбию своему, не смогу поехать с вами в Вашингтон. Нога моя разболелась, как никогда. Джон ее почти полностью исцелил и велел мне соблюдать полный покой в течение трех дней. Я пренебрегла его указаниями, и с тех пор мне становится все хуже и хуже. Сейчас ее приходится лечить обычными методами. К тому же, думаю, 11 мая в Риверхеде будет слушаться мое дело. Я должна там присутствовать и т. д. и т. п. Была бы просто счастлива, принести вам хоть какую-то пользу, но, боюсь, это вряд ли будет возможно.
Вдобавок я не совсем уверена в Джоне. Он никогда не дает никаких советов никому кроме меня, и это так не похоже на поведение ваших медиумов. Если бы он честно пообещал мне, что поможет, я бы еще рискнула, но он ничего не обещает; более того, он довольно строптив и никогда не делает того, о чем его попросишь, если только он сам сначала этого не предложил. Вы же помните, какой он независимый. Я не могу согласиться на ваше предложение, пока он мне не разрешит. Поэтому нам придется подождать. Но я вам настоятельно рекомендую поискать какого-нибудь частного медиума, ибо сама я в действительности вовсе не медиум.
Посылаю вам странный и таинственный циркуляр. Прочитайте его и сообщите мне, как он вам понравился. Попросите Братство помочь вам. Джон не осмелится игнорировать их указания. Пожалуйста, напишите, обязательно напишите что-нибудь для «Spiritual Scientist» под своим собственным именем — это единственный способ угодить Джону: быть может, тогда он согласится оказать вам услугу. Больше ничего сказать вам не могу. Поговорите об этом с г-ном Эпесом Сарджентом.
Чувствую себя весьма неважно и вынуждена заканчивать. Мне еще нужно рассказать вам бесконечно много всего. Если бы я только была в силах помочь вам с вашим дипломом, но, поверьте мне, даю вам честное слово: я всего лишь раб, послушное орудие в руках моих Учителей. У меня не получается даже правильно писать по-английски, если они не диктуют мне каждое слово.
Видите, какое длинное и глупое вышло письмо, как безграмотно и невежественно сие послание, ибо в данный момент я абсолютно одинока и совершенно беспомощна.
Искренне ваша
Е. П. Блаватская
|
