Лидия Галочкина
45 дней в немецкой школе
Из записок учительницы физики
с иллюстрациями художника И. Галочкина
Москва – Гамбург
|
В ноябре 2008 года автор повести «Школа» Лидия Николаевна Галочкина вернулась в Москву из Германии. Там она жила со своей семьей более восьми лет и почти все эти годы работала как учитель физики, труда, изобразительного искусства и английского языка по договорам в немецких государственных общеобразовательных школах и учебных центрах федеральных земель Гамбурга, Швезвиг-Хольштейна и Нижней Саксонии. Галочкина постоянно повышает свою квалификацию и пробует себя в разных направлениях. В течение жизни получила несколько образований – на родине как инженер-конструктор и скульптор, в Германии – как преподаватель английского языка, одновременно закончила два курса графики и живописи акриловыми красками. Вместе со своим мужем Валентином Андреевичем Галочкиным, скульптором, и двумя сыновьями Игорем и Андреем провела пять художественных групповых выставок в Германии.
Лидия Галочкина – член Московского Союза Художников с 1995 года, в настоящее время живет и работает в Москве.
В повести «Школа» описывается первый опыт преподавания русской учительницы в немецкой школе в городе Гамбурге, трудности, проблемы и задачи, которые приходится преодолевать и решать каждый день в другой стране. Порой это бывает чрезвычайно тяжело, но любовь к работе, детям не дают унывать и отчаиваться. Неожиданные встречи, знакомства и общение с коллегами, радости, сомнения, надежды... – об этом делится на страницах повести «Школа» Лидия Галочкина.
Иллюстрации Игоря Галочкина, сына автора.
Школа
Вечерний звонок
Две недели назад в четверг вечером, как раз когда я была на очередном занятии английского языка в школе иностранных языков Гамбурга, в квартиру по телефону позвонили. Сын Андрей снял трубку. Женский голос на немецком языке спрашивал обо мне: где я сейчас, работаю ли где-нибудь и возьмусь ли до конца учебного года вести физику и технику в одной средней школе Гамбурга. Это была директор школы фрау Шмитц и речь шла о замене уходящей в декрет учительницы. Для меня был оставлен телефон и просили завтра позвонить.
Это казалось невероятным: спустя столько времени поисков приличной работы вдруг такое предложение.
Когда в тот же вечер около десяти часов я пришла домой, Андрей меня этим сообщением просто ошеломил:
-«Да что ты, Андрюша! Вот так новость!» - радостно завопила я и принялась, не раздеваясь, расспрашивать о подробностях разговора по телефону. Оказывается, нужно будет преподавать физику и технику в младших классах, пятых и шестых, одиннадцать часов в неделю, по договору. Что такое техника в школе, я представляю. Скорее всего, это практические занятия с детьми.
До конца года остается еще два месяца, а тут и так уже со дня на день схватятся за меня посреднические фирмы от социаламта и будут предлагать не хорошую работу по специальности, а всякую чушь. О нет!
До позднего вечера мы с сыном обсуждали, как я буду преподавать и какое нам наконец выпало счастье, что я буду работать пусть и временно, зато учителем в школе в Германии, и как мы будем теперь жить дальше...
Утром я созвонилась с директором школы, мне назначили время встречи на следующий день в девять тридцать в приемной.
Фрау Шмитц
Школа со странным названием «Буддештрассе 25» находится на самой Буддештрассе в Гамбурге. В Германии школьные учебные заведения не имеют номеров, как у нас в России - школа номер двадцать или школа номер сто два. Здесь они носят имена либо известных писателей, либо философов, либо математиков, либо таких личностей, что нужно знать историю этого имени, чтобы разобраться, почему школа названа им. Когда я разговаривала по телефону и спрашивала, как называется школа, фрау Шмитц сказала - «Буддештрассе 25».
- «Да, спасибо, я понимаю, это адрес. Только как называется сама-то школа?» - снова задавала я глупо один и тот же вопрос.
- «Буддештрассе 25» - как на автоответчике слышался голос директора.
Откровенно говоря, идя на собеседование, я искала эту улицу и номер дома, совершенно не связывая их с названием школы. В конце концов, адрес у меня есть, а школа найдется. Но каково же было мое удивление, когда, подходя к школе, которую с трудом пришлось найти в гуще плотно наставленных жилых домов, прямо на ее фасаде я увидела огромные белые буквы: «Буддештрассе 25» и только после этого поняла, что это и есть название школы! Да, директриса понимала мой вопрос и правильно отвечала...
Весь комплекс зданий школы был огорожен металлическим забором-решеткой, закрывающимся на ключ. Войти в школу просто так было невозможно. Это потом мне объяснили и показали, как функционируют замки и отпираются ворота.
Cначала нужно преодолеть первый барьер – забор, затем – входную дверь. Они открываются или учительским ключом, или дистанционным управлением сидящего на пульте у входа техника. Дети входят и уходят домой только по сигналу управляющего, учителя же открывают сами. Как потом объясняла мне фрау Шмитц, эти заграждения были установлены после того, как два года назад чья-то собака из породы волкодавов по преступному упущению хозяина забрела на школьный двор и загрызла насмерть одного мальчика, ученика школы, на глазах у играющих с ним детей. Эту жуткую историю знают все учительские круги Гамбурга, а, наверное, и всей Германии. Поэтому когда я отправляюсь на консультации в высокие кабинеты, первое, что я слышу о своей школе, следующее:
« А, подождите, так Вы из той школы в Вильхельмсбурге, где мальчика загрызла собака?!»
Уже несколько раз меня спрашивали одно и то же. Сочувствующим чиновникам я всегда объясняю, что теперь уже вокруг школы сооружена мощная ограда, через которую не то что влезть невозможно, но и не выйдешь без особого разрешения. Конечно, атмосфера довольно мрачная, темнокоричневого цвета постройки школы чередуются с низкими металлическими навесами и темносиними колоннами. Во всех классах железные двери с замками и повсюду те же коричневые рамы окон. По коридорам выложен пол черными каменными полированными плитами и почти черного цвета со стеклянными вставками многочисленные перегородки с ручками и замками. Хоть вешай брелок на шею со всеми ключами и ходи только и открывай и закрывай эти двери и замки. Когда звенит звонок, и выбегают детишки поиграть в этом черном бетонном металлическом каземате, невольно вдруг вспоминаешь, что это все-таки школа, а не тюрьма. Но первое впечатление было таким. Как будто это не дом, где растут и воспитываются дети, ростки жизни. Все эти лабиринты скорее похожи на судебные инстанции, где наказывают людей, лишая их свободы. Повсюду печать исправительно-трудовой колонии. Светлое единственное пятно – в уголке фойе, где подвешены к потолку, сделанные детьми на уроках искусства большие бумажные птицы и рыбы, раскрашенные яркими акриловыми красками. Это живое пятно школы - в то время, когда идут уроки, и нет ни души в коридорах.
В половине десятого утра я сидела в кабинете директора школы. Я даже не ожидала увидеть такую приятную, милую и хрупкую женщину, фрау Шмитц, вышедшую мне навстречу в приемную. Она тут же усадила меня напротив себя, предложила чашку чая, конфеты, печенье и все это мы стали вместе есть и пить, знакомясь друг с другом и обсуждая мою работу до конца года в школе.
- «Как хорошо, что Вы пришли!» - призналась директор. Она откровенно сказала, как нелегко ей было отыскать учителя физики и техники на такое короткое время.
- «В Гороно (управлении народного образования) мне дали целый список учителей для замены. Но куда я только не звонила, все отвечали, что у них уже есть работа и на каких-то два месяца срываться никто не хочет. Я уж всем звонила, а последней были Вы... А кто это брал трубку, когда я звонила Вам тогда вечером, Ваш муж?... Ах, сын! Очень приятно было. А то ведь я спросила его, не согласится ли фрау Г. работать в школе, так он сразу и ответил, что, конечно же, какие проблемы».
„В половине десятого утра я сидела в кабинете директора школы..“
Весь этот монолог фрау Шмитц повторяла в течение нашего разговора несколько раз, потому что она очень обрадовалась, что уладила этот трудный вопрос с заменой и каждый раз, заканчивая свою мысль, она снова повторяла:
«Как хорошо, что Вы пришли!»
Она суетилась в своей гостеприимности в казенном необжитом кабинете.
Очень рада была и я. Ведь это та единственная работа, о которой я столько времени мечтала – работать школьным учителем. Прошло уже полтора года, как я была два раза на собеседовании в Гороно, убеждая господина Братча, ответственного за кадры, что могу работать и без окончания гамбургского университета, куда он направлял меня на учебу каждый раз. Ни русский язык, ни английский, ни искусство его вообще не интересовали. Мне было сказано тогда, что речь может идти только об учителе физики и техники. Их, действительно, не хватает. Я была готова и к этому. Но в мои-то годы идти на студенческую скамью с двадцатилетними ребятами по новой слушать лекции и сдавать государственные экзамены, - не хватит уже сил и здоровья. Свое я уже отучилась, дорогие товарищи! Хватит с меня немецких «дальнейших образований и повышений квалификации», которые я приобретала здесь, в Гамбурге, на протяжении двух лет.
Все-таки обо мне в Гороно вспомнили, и я была занесена в списки учителей для замены.
Фрау Шмитц - шестидесяти с лишним лет дама; она напомнила мне почему-то курицу – тонкая шея вытянулась из воротника тяжелого ярко-синего пиджака (непривычного цвета для Германии) и крашенные желтые волосы закручиваются на затылке, подчеркивая женственность и кротость. Голубые тусклые от возраста и забот глаза, пальцы, покрученные от развития неправильных обменных процессов. Именно кисти, их исказившиеся суставы, детская шейка и нежный голос – вот что осталось у меня в памяти о фрау Шмитц в первый день. Я тогда ей сказала, что еще не встречала таких необычных людей в Германии. Она слегка смутилась.
Отпивая горячий чай, она рассказывала мне, как старой знакомой, как еще совсем молодая в первый раз она пришла сюда и работает в школе уже тридцать лет. Сразу по окончании университета ее распределили учительницей в этот тогда еще пригород Гамбурга, где она и делала все эти годы свою педагогическую и директорскую карьеру. Директором она уже несколько лет. Но особое внимание в ее рассказе занимал этот район Гамбурга - Вильхельмсбург, в котором находится школа. Ей хотелось, чтобы я представила, на что иду.
- «Конечно, тут живут, в основном, семьи из Турции, из Албании, из Косово... Сами понимаете, какой уровень. Родители по двадцать лет живут в Германии, а придут ко мне по поводу детей и разговаривают так, как будто они вчера только приехали. Вот видите, напротив школы вон то красивое здание?» - она показала рукой на четырехэтажный дом с лепниной, трещинами, кое-где выбитыми окнами, с открытыми настежь входными дверями с грудой мусора на ступеньках. Зато почти над каждым окном нависала мощная сателлитовая спутниковая антена.
-«Этому дому уже сто лет. Никто его не ремонтирует, грязь. Некоторые из наших учеников там живут. Вы бы увидели, что там у них творится. Родители безработные, получатели социальной помощи, пьют и ничего не делают» - сетовала директор. Я кивала головой в такт интонациям в ее голосе, тем самым, соглашаясь и сочувствуя. В самом деле, нелегкий крест взвалила на себя фрау Шмитц. Провести столько лет на таком ответственном посту в трудной школе. Видно, покрепче здесь теперь нужны нервы, да и возраст уже поджимает. Скоро, похоже, ей на пенсию.
- « Ну а как у Вас в России? Я слышала, там образование хорошее, но и диктатура, жесткость. У нас, знаете, нужна демократия и мягкость с детьми».
У меня округлились от услышанного глаза.
- «Демократии у нас хватает, особенно, после перестройки, когда руководил страной Михаил Горбачев. А диктатура – это понятие архаичное, тем более к школе никакого отношения не имеет. Да, в школе, где я работала, нельзя было учителям надевать брюки. Так это был такой стиль, пожелания директора. Но и за одеждой ребят мы смотрели, как попало одеваться не позволяли, заставляли уважать и учителей, и своих же одноклассников. Вот и вся диктатура».
Фрау Шмитц засмеялась и спросила о моем образовании, о статусе, о детях. Ей было приятно услышать, что я живу недалеко от школы, в четырех остановках на электричке.
- «Вот хорошо. Значит, не будете опаздывать» - заключила она из этого.
На удивление много она не допытывалась, потому что сразу объяснила, что на работу меня устраивает не она, а отдел кадров Гороно. Она же никакого отношения к этому не имеет. Она только подает им заявку, как в этом случае с заменой учительницы. Мои же документы хранятся в отделе кадров городского отдела образования. Наконец на столе директриса разложила бланки договоров о сотрудничестве, вместе со мной их заполнила, подписала и после этого сказала, что завтра она мне еще позвонит.
- «Вы мне симпатичны и устраиваете. Я иду завтра в Гороно с этим договором и там будут решать вопрос об оплате. Ждите моего звонка. Я думаю, все будет хорошо. Мы сработаемся, фрау Г.»
На другой день фрау Шмитц сообщила, что все улажено, и Сенат Гамбурга отводит деньги на мою работу по замене. Она назначила мне снова собеседование, но уже для знакомства с уходящей в декретный отпуск фрау Ленгерих и приема у нее дел.
Начинались весенние каникулы у всех школьников Гамбурга. Согласно договору мне надлежало выходить сразу после их окончания.
До начала работы оставалось две недели.
|
